– Вы, вероятно, знаете, господин Голубицкий, что матерчатые оболочки существующих аэростатов очень непрочны и часто приводят к катастрофам. К тому же их нельзя считать непроницаемыми для газа. Да и геометрические формы аэростатов несовершенны.
Предлагая заменить матерчатую оболочку металлической, я даю расчеты наиболее эффективных геометрических очертаний аэростата.
– Да, да, я вижу. Очень интересно. И смело! – листая рукопись, заговорил Голубицкий. – Я удивлен, господин Циолковский. Удивлен! Признаться, случалось о вас слышать разные небылицы… Теперь вижу – не зря приехал и хотел вас познакомить, с Софьей Васильевной. Ей было бы интересно. Может, поедете?
– Нет, нет, благодарю вас, не могу.
– Тогда позвольте мне еще полистать рукопись.
– Сделайте одолжение…
За разговорами просидели дотемна.
Прощаясь, Голубицкий долго тряс руку Циолковского.
– Поразительно! Я ничего подобного не слыхал. Днями буду в Москве – обязательно разыщу Столетова и обо всем расскажу ему. Рад, необыкновенно рад знакомству с вами, господин Циолковский. Вы делаете великое дело. Да-с… Ну, а что же все-таки сказать Софье Васильевне?
– Не могу… Так и скажите. Не могу. Еще не готов к этому… Как-нибудь в другой раз…
Глава шестая
1
Почему не отпускают Стрешнева? Этот вопрос волновал и Циолковского. Он тоже хотел разобраться в происходящем и внимательно читал «Московский листок», привозимый в Боровск на трое суток раньше петербургских газет.
Как-то зябким мартовским вечером Циолковский вышел погулять и направился на почту за свежей газетой. Там толпился народ, обсуждая какие-то новости. Говорили полушепотом, и Циолковский не мог расслышать. Развернув газету, он прочел маленькое сообщение, перепечатанное из «Правительственного вестника», и сразу все понял.
В сообщении говорилось, что в Петербурге 1 марта схвачена группа заговорщиков-террористов, готовивших покушение на государя императора Александра III. Арестованные: Ульянов, Шевырев, Осипанов, Андреюшкин и Генералов – признали себя членами тайного сообщества, именуемого «террористической фракцией «Народной воли».
Циолковский свернул газету и сунул в карман.
«Вот разгадка вопроса, почему держат Стрешнева. Значит, «Народная воля» еще не полностью разгромлена. Герои! Молодцы! Я преклоняюсь перед вами!.. Однако моему другу это может грозить новыми неприятностями. Надо предупредить».
Циолковский быстро зашагал к Стрешневым.
2
Весть, принесенная Циолковским, подтвердила догадку Лизы. Прочтя вслух сообщение, она не могла сдержать слез и выбежала из комнаты…
Стрешнев угрюмо ходил вдоль окон, спрашивая себя: «Что же теперь делать?.. Что будет?.. Несчастных безусловно повесят, а потом? Потом начнут шерстить всех, кто привлекался по делу «1 марта» пять лет назад… Надо же случиться, чтоб второе покушение намечалось тоже первого марта. В этом усмотрят прямую связь. Ведь опять упоминается «Народная воля»… Это роковое совпадение может для меня кончиться трагически…»
– Сергей Андреевич, не повредит ли это событие вам? Раз кончился срок ссылки, – может быть, уехать?
– Куда? Это невозможно. Я был у исправника. Остается лишь ждать…
– Да, – вздохнул Циолковский. – Как в сущности все мы беспомощны и беззащитны…
Вошла Лиза, и тут же подали чай. Лиза села к самовару и наполнила чашки. Однако все сидели угрюмые, подавленные. Разговор не вязался.
Циолковский чувствовал себя виноватым, что принес это тяжелое известие. Он снимал и протирал очки, стараясь сказать что-то успокоительное, обнадеживающее, но ничего не мог придумать…
Лиза молча мешала витой ложечкой остывающий чай. Ее лицо стало сосредоточенным и одухотворенным. В глазах уже не было страха. Она видела перед собой Кибальчича…
Его бледное лицо с черной густой бородой и карими, спокойными, умными глазами смотрело из мрака былого. Он как бы говорил: «Каждый человек должен честно исполнить свой долг. Я и мои товарищи казнили тирана и за это заплатили жизнью. Наши последователи пытались казнить второго деспота, но их постигла неудача… Ты должна вырастить и воспитать своего сына, чтоб он встал в ряды борцов за свободу и счастье народа».
Лиза взглянула на мужа, давно выпившего свой чай и нервно мнущего в руках салфетку.
«Бедный Сережа. Он боится не за себя, а за нас с Коленькой. Но мы не сдадимся…»
Циолковский, продолжая чувствовать неловкость, допил свой чай и поднялся:
– Друзья, простите меня, что принес вам это горькое известие. Поверьте, сердце мое распахнуто для вас. Что бы ни случилось, мы с Варенькой – ваши верные друзья до гроба. Мы сделаем для вас все, что сможем.
Стрешнев поднялся и обнял друга:
– Спасибо, Константин Эдуардович. Спасибо! В эти дни нам особенно дорога и ваша дружба и ваше участие.
Циолковский поцеловал Лизе руку и, склонив голову, удалился. У него было такое ощущение, что он прощается со Стрешневым навсегда.
3