Пёс в колодце

Воцарилась волнующая тишина, поскольку нельзя было с Мальфикано не согласиться.

— Так что ты советуешь, граф? — спросил председатель Совета Семи, Микеланджело Урбини.

— Здесь советуете и правите вы, — покорно склонил голову граф. — Я всего лишь слуга Республики, готовый выполнять все ее приказы.

Тут сорвался с места капитан Барццуоли.

— Ваша графская светлость, да мы за тобой — как в огонь! Пять сотен бравых гвардейцев ожидают ваших приказов.

Раздались громкие аплодисменты. Не хлопал, возможно, один только кардинал Галеани. Если бы сейчас прозвучало заключение о том, чтобы передать власть в руки Мальфикано, а Пьедимонте сжечь или хотя бы изгнать, оно встретилось бы с шумным одобрением. Но тут раздался тихий кашель. Все затихли, поскольку кашляющим был сам кардинал.

— Сердце радуется, слыша подобные декларации. Я и сам за то, чтобы побыстрее завершить дело колдунов, дабы покой воцарился в любимой нами Розеттине, словно сон на веках дитяти. Но для этого необходима правда, четкая и неделимая, откровенность намерений и действий… — Могу честно сказать, что, похоже, никто в зале не знал, к сему Его Преосвященство ведет. — И как же болит сердце, слыша, как легко обвиняют даже наиболее выдающихся личностей.

— Это кого же обвиняют? — спросил Барццуоли.

— Вчера мы лично допросили куртизанку Беатриче де Монтенегро. Она заявляет, что когда весь город разыскивал ее и ведьму Аурелию, она нашла убежище у одного из наиболее выдающихся семейств Розеттины.

— У какого же? — рявкнул Барццуоли. — Кто осмелился?!

— Да можно ли верить клевете блудницы, когда ее растягивают на ложе Прокруста, — переполненным иронией тоном спросил граф.

— То же самое подумал и я сам, — не смутился кардинал. — Что такое слова проститутки в отношении истин благородно рожденных. Но, тем не менее, сегодня ночью случился факт, поставивший все дело в совершенно новом свете. А именно, монахи, стерегущие Соляные Ворота, задержали слугу, который спешил сюда с важными письмами. Введите его.

По залу прокатился шумок, а стражники, скорее приволокли, чем привели, людскую оболочку, но не человека. У него не было одного глаза, с пальцев у него содрали все ногти. Я остолбенел, поскольку узнал Риккардо, слугу юного графа Мальфикано. Я перевел взгляд на Дамиано. На его лице не дрогнула ни единая мышца, лишь на мгновение веки тяжело упали на глаза.

— Как зовут тебя, сын мой? — спросил кардинал.

— Риккардо, Ваше Преосвященство, — простонал слуга.

— Кому ты служишь?

— Синьору Лодовико Мальфикано.

— Откуда ты сейчас прибыл?

— Из императорского лагеря под Бергамо.

— Что ты привез?

— Письма достопочтенного графа Лодовико его брату и отцу.

— Давайте почитаем их.

В смертельной тишине, которая, могло показаться, подавила, Большой Зал, прозвучали слова из письма, которое читал Галеани. Письмо было написано по-немецки с многочисленными латинским вставками, но Его Преосвященство переводил их a uista (изустно — лат.).

Высокоученый Синьор, Любимый Отче мой и Господин! Прибывши, как звучало desiderio (желания — лат.) Высокоученого Господина Графа recta et tutum (надлежащим образом и безопасно — лат.) в лагерь sub (под — лат.) Бергамо, с Наимилостивейшим Императором, по правде говоря, я не виделся, но сам dux (герцог, князь — лат.) von Kostrin оказывал мне большие фаворы, спрашивая про salus (безопасность — лат.) донны Беатриче. Удовлетворенный сообщениями, manu proprio (собственноручно — лат.) выписал он заявление о предоставлении митры для Высокоученого Синьора Графа, а, собственно, уже Милостивого Герцога Хотя, пока что дышит Fakcja Romana (римская партия — лат.), Светлейший Повелитель, имея ligatus manus (связанные руки — лат.), ни auxili (вспомоществования, дополнительных войск — лат.), ни armae (вооружения — лат.) дать не может.