Пётр и Павел. 1957 год

А чего тут гадать?.. И так всё яснее ясного. В углу, рядом с многовековой мебельной роскошью, стоял на четырёх кирпичах пружинный матрас, застеленный дырявым клетчатым пледом. Рядом – колченогая табуретка с остатками вчерашнего ужина на промасленной газете, окружённая целой батареей пустых бутылок. По их этикеткам можно было определить вкусовые пристрастия мастера. Ассортимент был достаточно разнообразен, но предпочтение Василь Васильич явно отдавал старинному русскому напитку, а именно – водке. Прямо над матрасом из стены торчали четыре здоровенных гвоздя, на которых висел, по-видимому, весь гардероб уникального реставратора: овчинный полушубок, брезентовый плащ, бывшие когда-то белыми хэбэшные брюки, выходная тёмно-синяя тройка, рубашки, свитер с оторванным рукавом и прочие предметы мужского туалета, немало повидавшие на своём веку. Короче, весь уголок личных вещей хозяина говорил о его житье-бытье красноречивее любых слов.

– Вольдемарчик! Мы твоё внезапное возвращение к родному очагу непременно отметить должны! Не возражай!.. И слушать не хочу… У меня в мастерской кое-что на этот случай припасено!.. Ты представляешь?.. Айн момент!.. – и он тут же скрылся за дверью.

– Забавный человечек, – улыбнулся Алексей Иванович. – Мне встречать таких до сей поры не доводилось.

– "Забавный"? – переспросил Иван. – Ты бы на него, когда он в запое, поглядел!.. Тогда он ещё "забавней": зверюга, не человек!.. Поверь, вся квартира… Да что квартира? – весь дом, вся округа от него в ужасе по щелям расползается!.. У Василь Васильича два вида запоя – он либо работает без устали, либо пьёт без меры. Судя по тому, что пустых бутылок у него сейчас рублей на сто, в данный момент мастер пребывает в рабочем запое.

– А какая связь? Не понимаю.

– Если бы он сейчас пил, ни одной пустой бутылки во всём доме не было бы. Он ведь как делает?.. Нахватает заказов, а его среди антикваров и коллекционеров невероятно ценят, и работает до изнеможения. Платят ему по высшему разряду: иной раз до тридцати-сорока тысяч в руки к нему попадает. Был бы с головой, давным-давно мог бы на "ЗИМе" по Москве разъезжать! Ну, на худой конец – на "Победе". Но тогда бы он не был Василь Васильичем!.. Потому что, как только получит за работу такие деньжищи, как тут же, как он сам говорит, "впадает" в запой. Все алкаши в округе ходят за ним толпами, и он всех приваживает, всем без разбору наливает. И продолжается это безумие до тех пор, пока не пропьёт он весь гонорар. До последней копейки! После чего наступает следующий этап: Вась Вась продаёт всё, что только можно продать. Я помню времена, когда в этой комнате стояла приличная мебель, а в стеклянной горке красовался хрусталь и цветные богемские бокалы. А его роскошная библиотека!.. Полный Брокгауз-Эфрон, прижизненные издания Пушкина и Некрасова, французские романы восемнадцатого века с золотым обрезом и прочее, прочее, прочее… Он образованным человеком был: Политехнический институт почти закончил. И пока был жив Леопольд Карлович, Вась Вась ещё держался: окончательно рухнуть Вайс ему не давал. Они вместе "керосинили", и немец умел во время остановиться и собутыльника в границах пристойности удержать. А как умер мой дорогой учитель, мой благодетель, жизнь Васеньки прахом пошла!.. Где богемские бокалы?.. Где Брокгауз?.. Где Эфрон?.. Всё за безценок спустил. Сам видишь, ничего не осталось. Одни пустые бутылки… Во время запоя он их копит, а, как деньги закончатся, начинает регулярно посещать "Пункт приёма стеклотары". Надо ведь как-то из запоя выходить?.. Или, как он любит говорить, "выпасть"… Вот тут-то с ним лучше не связываться, убить может. Ей-ей!.. Невзлюбил за что-то тётю Шуру, соседку нашу, и бывает, схватит топор и гоняется за ней по всей квартире. Он рычит, она визжит, все в ужасе по норам своим разбегаются!.. Хотя, по правде сказать, во всём этом больше цирка, нежели настоящей угрозы. Ну, а на самой последней стадии великий реставратор превращается в обыкновенного попрошайку. Ходит по миру с протянутой рукой и собирает копейки "на пивцо". Но заметь, Алексей Иванович, всегда отдаёт!.. И, что самое удивительное, все долги свои до копейки помнит. "Вольдемарчик, я тебе рупь двадцать четыре задолжал, дай семьдесят шесть копеек, буду два должен".

Приятели рассмеялись, но в ту же секунду дверь в комнату распахнулась, и на пороге возник Василь Васильич. В руках у него ничего не было, и, вероятно поэтому, он был донельзя расстроен, на кого-то обижен и страшно зол.

– Ты представляешь, Вольдемарчик?!.. Оказывается, у меня ничего нет!.. То есть совершенно!.. Ни капли!.. Деньги вот…есть! – он залез в карман пиджака, что висел на одном из ампирных стульев, и выгреб оттуда внушительный комок серых сторублёвок. – Мне Михал Фёдорыч ещё две недели назад аванс дал. А я – ни, ни!.. Сохранил!..

– Какой Михал Фёдорыч? – спросил Иван. – У нас в монастыре так отца-эконома зовут.