9-го января 1728 года император Пётр II выехал из С.-Петербурга в Москву для коронации, и на пути своём, в семи верстах от Москвы, занемогши 19 того же января, пролежал две недели в загородном доме грузинской царицы. Здесь произошла встреча царицы-бабки с внуками. Воспоминания о сыне, о прошедших страданиях так были сильны, что царица-бабка, заливаясь слезами, целый час не могла промолвить слова.
…Юный государь, боясь, чтобы она не стала говорить с ним о делах государственных, сделал так, что не оставался с нею наедине, и хотя обращался с нею весьма вежливо, однако же не допустил её говорить ни о чём.
«Его Величество на месте своём садиться не изволил, а изволил стоять и объявил, что Его Величество, по имеющейся своей любви и почтенно к Ея Величеству, Государыне бабушке своей, желает, чтобы Ея Величество, по своему великому достоинству, во всяком удовольствии содержима была, того бы ради учинили о том определение и Его Величеству донесли. И объявя сие, изволил выйтить, а Вице-Канцлер, Барон Остерман, оставаясь, объявил, что Его Величество желает, чтобы то определение ныне же сделано было. И по общему согласно определение о том учинено. И с тем определением к Его Величеству ходил Вице-Канцлер, Барон Андрей Иванович Остерман, и, пришед, объявил, что Его Величество всё то опробовать соизволил и повелел с точным объявлением к Ея Величеству от Верховнаго Тайнаго Совета ехать двум персонам, а именно: Князю Василью Лукичу Долгорукому и Князю Дмитрию Михайловичу Голицыну, сего же дня, при том Его Величеству донесть, что ежели ещё и сверх того изволит чего требовать, то Его Величество по особливой своей любви и почтению учинить изволит».
Как только Петр II прибыл в Москву, он посетил её, но не впал в доверие к ней, на что она надеялась из-за крайнего желания руководить им. В то же время он выделил ей 60 тыс. руб. ежегодного пенсиона, жилье во дворце и прислугу обоего пола, чтобы прислуживать ей.
…Министры этого юного государя, зная честолюбие и беспокойный характер этой женщины, сумели так повернуть дело, что заставили её продолжать вести прежний образ жизни и оставаться монахиней в одном из московских монастырей, откуда она могла выходить лишь время от времени, чтобы нанести церемониальный визит своему внуку. Для расходов ей назначили пенсию в 60 тысяч рублей, которая тщательно выплачивалась вплоть до её смерти. Она недолго пользовалась этими деньгами, так как Пётр II, её внук, заболел оспой и умер в начале третьего года своего царствования.
Один случай еще более охладил их друг к другу: 24-го марта 1728 года подкинуто было письмо на имя государя, в котором выхваляли поступки князя Меншикова, находившагося уже в ссылке; по строжайшем розыскании оказалось, что оно было написано духовником царицы-бабки. Виновник подвергся жестокому наказанию, и с того же времени Авдотья Фёдоровна почти вовсе не являлась уже ко двору. В официальных известиях сохранилось только сведение, что она присутствовала при обручении Петра II с княжною Долгоруковою… Что же касается до Евдокии, то ей уже было под шестьдесят лет. Измученная заключением, истомлённая горем, она тяготилась шумом придворной жизни, скучала по монастырской келье; ненавистен ей был и Петербург, создание рук человека, ей не любезнаго. Вот почему она поспешила в Москву, где и поселилась в Вознесенском девичьем монастыре… Пророчество разстриги Досифея как бы оправдалось: инокиня Елена снова с именем Евдокии объявлена царицей. Надо думать, что отец ея, Фёдор Лопухин, окончательно вышел тогда из ада.
Но вот настал 1730 год, и Царице Евдокии Фёдоровне суждено было ещё раз в жизни перенести тяжкую потерю – потерю её внуки и покровителя, Императора Петра II, скончавшагося 19 Генваря этого года.