Нами замечено, что по Невской першпективе и в ассамблеях недоросли отцов именитых в нарушение этикету и регламенту штиля, в гишпанских камзолах и панталонах с мишурою щеголяют предерзко.
Господину полицмейстеру Санкт-Петербурга указываю впредь оных щеголей с рвением великим вылавливать, сводить в Литейную часть и бить кнутом, пока от гишпанских панталон зело похабный вид не окажется. На звание и именитость не взирать, тако же на вопли наказуемых.
*
Замечено, что жены и девицы на ассамблеях являются не зная политесу и правил одежды иностранной, яко кикиморы одеты бывают. Одев робы и фижмы из атласу белого на грязное исподнее, потеют гораздо, отчего зело гнусный запах распространяется, приводя в смятение гостей иностранных.
Указываю впредь, перед ассамблеей мыться с мылом в бане со тщанием и не токмо за чистотой верхней робы, но и за исподним такожды следить усердно, дабы гнусным видом своим не позорить жён российских.
*
Указую господам сенаторам держать речи в присутствии токмо своими словами, дабы дурь каждого всякому видна была. Пётр.
«Основа политики есть бережливость казны…»
Бросив кремлёвские хоромы, Пётр вывел и натянутую пышность прежней придворной жизни московских царей. При нём во всей Европе разве только двор прусского короля-скряги Фридриха Вильгельма I мог поспорить в простоте с петербургским; недаром Пётр сравнивал себя с этим королём и говорил, что они оба не любят мотовства и роскоши. При Петре не видно было во дворце ни камергеров, ни камер-юнкеров, ни дорогой посуды. Обыкновенные расходы двора, поглощавшие прежде сотни тысяч рублей, при Петре не превышали 60 тысяч в год.
Его величество, получив от прусского короля письмо, в котором он благодарил за присланную собственными руками Петра Великого точёную табакерку*,
на которой изображён был портрет его, сказал Нартову: «Я знал, что работа наша королю приятнее золота. Он таков, как и я, – роскоши и мотовства не любит».
Екатерина к своей коронации вышила для государя кафтан, по голубой объяри серебром; когда Пётр впервые надел его на себя, то она сказала:
– Ах, батюшка, как он к тебе пристал, и как бы я желала видеть тебя и всегда так одетого!
– Безрассудное желание! – ответствовал монарх. – Ты того не представляешь, что все такие издержки не только что излишни и отяготительны моему народу, но что за такое недостойное употребление народных денег я буду ещё и отвечать Богу, ведая при том, что государь должен отличаться от подданных не щегольством и пышностию, ещё менее роскошью, но неусыпным ношением на себе бремени государственного, попечением об их пользе и облегчении. К тому же эти убранства только вяжут меня и отнимают руки.
Когда императрица сама трудилась с комнатными своими девицами в вышивании по голубому гарнитуру серебром кафтана, и по окончании работы поднесла оный его величеству, прося, чтобы благоволил он удостоить труды её и надеть его в день торжественного её коронования, то государь, посмотрев на шитьё, взял кафтан и тряхнул его. От потрясения полетело с шитья несколько на пол канители, чему, подивясь, сказал: «Смотри, Катенька, пропало дневное жалованье солдата». Сей кафтан в угодность супруги своей имел государь на себе только во время празднества коронации и после никогда его не надевал, почитая оный неприличною себе одеждою, ибо обыкновенно носил гвардейский мундир или флотский.