Пётр Великий в жизни. Том второй

Что значило то обстоятельство, что Пётр дал сыну 27 октября письмо, написанное, повидимому, за шестнадцать дней до отдачи этого письма в те руки, в которые было назначено отдать его? Историки наши долго не задавали этого вопроса. Первый, сколько нам известно, г-н Погодин задал его для исторической науки и попытался разрешить довольно удачно (в статье «Суд над царевичем» – Рус. Беседа. 1860 г. Кн. 12). Письмо подписано задним числом. Пётр давно уже подумывал отрешить сына от престола. Ему желательно было бы вместо нелюбимого сына Евдокии передать престол детям Екатерины. Пока не было детей мужеского пола ни у Екатерины, ни у Алексея, Пётр медлил. Но у Алексея родился сын. Из свидетельства современника Плейера видно, что Екатерине настолько причиняло досаду это событие, что её досаду могли заметить. Неприятно было это и Петру, слишком привязанному к Екатерине. Пока кронпринцесса была жива, и притом больна, Пётр не решался бросить свои громы на царевича – это было бы чересчур жестоко и бесчеловечно по отношению к матери, так как смысл данного царевичу письма явно показал бы ей, что её новорождённый сын лишается своего права. Но кронпринцесса умерла, тогда Пётр составил или велел составить это письмо и вручил царевичу. Нужно было соблюсти «аншталт», как говорилось в то время. Для того-то Пётр подписал своё письмо задним числом, до рождения внука, иначе бы сразу показалось, что царь осердился на сына, в сущности, за то, что у этого сына родился наследник. С другой стороны, не надобно было медлить: Екатерина не сегодня завтра готовилась родить; она могла родить сына: тогда опять дело бы имело такой вид, что Пётр поражает своего сына от нелюбимой жены только потому, что у него родился сын от любимой, и тогда бы он не мог выразиться в своём письме: «…не думай, что ты один у меня сын»; неуместно было бы сказать и в конце письма: «Лучше будь чужой добрый, чем свой непотребный». Теперь аншталт был соблюдён, хотя и сшит белыми нитками. Письмо подано было царевичу тогда, когда у царевича был уже сын. Если бы Пётр не имел намерения лишить внука престола, зачем же было давать сыну такое письмо, которое будто бы написано до рождения внука? Тогда можно было бы прежнее письмо переписать и изменить сообразно текущим событиям.

Костомаров Н.И. (2). С. 14-15

…Писано было письмо за 15 дней, накануне рождения сына у царевича, отдано накануне рождения сына у царя. В недоумение приходит всякий здравомыслящий и беспристрастный исследователь. Что за странности? Царь пишет письмо к сыну с угрозою лишить его наследства, но не отдает письма, и на другой день по написании рождается у царевича сын, новый наследник; царь держит у себя письмо и отдает только через 16 дней, в день погребения кронпринцессы, а на другой день после отдачи рождается у него самого сын! Вопросы, один за другим, теснятся у исследователя.

Если Пётр написал письмо в показанное число в Шлиссельбурге, то зачем не послал его тотчас к сыну? Зачем держал 16 дней, воротясь в Петербург?

Рождение внука должно б было изменить решение: если сын провинился, то новорождённый внук получал неотъемлемое право на престол!

Зачем бы определять именно число? Пролежало оно 16 дней в кармане, для чего же напоминать о том, для чего напирать, что письмо писано за 16 дней? Ясно, что была какая-то задняя мысль. Она видна и в подстрочном примечании к печатному розыскному делу: «Понеже писано то письмо до рождения царевича Петра Петровича за 18 дней, и тако в то время был он, царевич Алексей Петрович, один».

Что за странное намерение отдать письмо в руки царевичу в публике, перед множеством свидетелей, в день погребения жены?

Письмо носит явные признаки сочинения, с риторикою: его, верно, писал грамотей на досуге, не Петр, выражавшийся и не в таких случаях отрывисто. Да и на что письмо? Разве нельзя было передать всё ещё сильнее на словах?

Во всем этом действии нельзя не видеть чёрного плана, смётанного в тревоге белыми нитками.

Как же объяснить это загадочное событие?