Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Щедрость сердца. Том VII

Степан ушел. И, не боясь литературных красивостей, можно сказать, что с ним вместе навсегда ушел прежний, Андрей — ничейный человек, постигавший политэкономию и законы классовой борьбы самоучкой, на собственной шкуре. Раньше его в прямом и переносном смысле носило по воле волн. Отныне есть и руль, и ветрило, и кормчий…

Странно устроена жизнь! Бывает, что один пяти-десяти-минутный разговор определяет характер пятидесяти лет последующей жизни человека — активного, любящего все искушения жизни и, казалось бы, по складу своей натуры предопределенного к причудливым зигзагам жизненного пути! Странно потому, что речь идет о нашем современнике, о человеке нашего трудного времени, времени, когда миллионы людей были вынуждены кружиться по ветру, как листья, сорванные с родных ветвей шквалом революций, контрреволюций, войны, каких не знало ранее человечество, и невиданных ранее социальных потрясений.

Это странно, но бывает. Подобное случилось с Андреем Александровичем Маниным. А произошло это так.

Незадолго перед Первым мая двадцать пятого года советского студента Андрея Манина, учившегося в Праге, куда он попал после бегства из Крыма в Турцию, чтобы не служить у белых, вызвали в советское посольство, или, как тогда говорили — полпредство, где второй секретарь по имени Степан предложил ему съездить в Москву на праздник, по его словам, «на людей посмотреть и себя показать», и, кстати, сделать коротенький доклад на Первом Всесоюзном съезде пролетарского студенчества. Андрей с радостью согласился. В Москве сделал доклад, а затем отдался наслаждению знакомства с городом и через город — со страной и революцией. Дни летели, как минуты, и когда настало время подумать об отъезде, знакомый студент из оргкомитета съезда повел Андрея в небольшой голубого цвета особняк, расположенный неподалеку от Лубянской площади.

— С тобой будут говорить большие люди. Не болтай лишнего, держись солиднее, — предупредил он.

Андрею шел двадцать четвертый год, в жизни он кое-что уже повидал. Внутренне он решил, что ничего лишнего он сказать не сможет, а на вопросы ответит коротко и прямо.

Было заполдень. Андрея ввели в небольшую комнату. Прямо перед входной дверью стояли стол и стул сиденьем задом наперед. Положив руки на спинку стула, на нем сидел сухощавый человек лет сорока, с большими черными глазами в необычной степени раскосыми. При попытке присмотреться человек этот испытывал если не боль, то раздражение, и лицо его на момент искажалось гримасой. Это был мрачный, уязвленный физическим недостатком нервный человек, и его суждения об Андрее, как тому казалось, не могли быть благоприятными, потому что Андрей был здоров, молод, недурен собой и одет по последнему слову европейской моды; а стоявший перед ним человек — начальник — был в старой черной гимнастерке, солдатских брюках и в стоптанных нечищеных сапогах.

Слева у стены стояла железная койка с тонким тюфяком, покрытая солдатским одеялом. Положив ноги в дорогих сапогах на железную спинку кровати, лежал мужчина лет пятидесяти, небрежно одетый в серый «френч» и бриджи. Русые волосы и бородка придавали ему сходство с революци-онерами-народниками. Он дремал, и его правильные черты лица показались Андрею привлекательными и придали ему уверенности и доверия к этим «большим людям». Позднее Андрей узнал, что лежавший человек был начальник контрразведки ОГПУ СССР Артур Христофорович Артузов, а сидевший на стуле — его помощник.

Андрей поздоровался и остановился у двери, ему ответили легким кивком головы.

— Расскажите о себе то, что вы сами считаете главным в вашей жизни, а также то, чего вы ждете от нас, — лежа, не раскрывая глаз, проговорил Артузов.

Пока Андрей говорил, он не мог отвести взор от прямого взгляда другого человека, но иногда чувствовал, что Артузов внимательно изучает его, но когда переводил взгляд на Артузова, тот закрывал глаза и делал вид, что спит. Андрей произнет несколько фраз, смутился, запутался и смолк.

— Это все? — спросили его, когда он замолчал.

— Да, все.

Сидевший на стуле задал ему еще несколько вопросов об адресах и фамилиях людей, которые смогли бы подтвердить рассказ Андрея. Потом Артузов спросил, какие труды Ленина читал Андрей и как их понимает, в чем смысл нэпа и какова, по его мнению, задача борьбы с контрреволюцией, в частности с белогвардейцами, осевшими в Чехословакии. На эту тему с Андреем уже не раз беседовали в полпредстве перед его выступлениями на собраниях и в печати. Андрей ясно и коротко ответил на все вопросы.

Настало минутное молчание.

— Ну, что скажешь? — наконец спросил Артузов, обращаясь к товарищу, сидевшему на стуле.

— М-м-м… м… Что тут скажешь? Он — моряк, может работать у нас на флоте, — неопределенно буркнул тот.

Артузов помолчал и вдруг улыбнулся, поднял руку кверху и пошевелил пальцами.

— Нет, не то. Надо использовать его выгодную наружность… знание языков, общий культурный уровень. Он может нравиться людям наверху общества, и это редкая у наших людей черта. Это дается от рождения.