Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Щедрость сердца. Том VII

— Я — немец из Судет, родился в городе, который по-немецки называется коротко и ясно — Ауссиг, а по-чешски длинно и сложно — Усти-над-Лабем. Похоже? Киральгаза в переводе с венгерского на немецкий — Кёнирсгоф, то есть Королевский двор, а где он и как называется теперь у словаков — не знаю. Зачем это тебе?

— Мне ни к чему, а тебе понадобится. Я уезжаю дней на десять. К моему возвращению ты обязан воскресить погибшего графа — он и его тетушка попали сегодня в автомобильную катастрофу на автостраде Рим-Милан. Надо спешить, пока тела не погребены и документы не отослали в посольство с извещением о смерти владельцев. Выезжай сейчас же, пока умершие юридически еще живы.

— Но…

— Никаких «но». Идем.

На рассвете следующего дня в деревушке, прилепившейся на склоне холма, миланский шофер узнал у прохожего ее название, улыбнулся и сказал пассажиру:

— Приехали в самый раз, синьор! — и открыл дверцу. — Жандармская станция вон там — видите вывеску? А рядом Церковь. Жандарм и поп дадут вам все сведения.

Деревня официально именовалась длинно и затейливо: "Святейшие ангелы рая», совершенно по-итальянски, но в быту называлась просто Парадизо. Старший сержант карабинеров внимательно и вежливо проверил документы синьора доктора права и адвоката Йозефа Леппина из Праги и равнодушно спросил:

— Вы собираетесь увезти тела в Чехословакию, господин адвокат?

— Ни в коем случае, господин старший сержант. Чехословацкое правительство разорило эту древнейшую графскую семью, и Италия стала для погибших их второй родиной. Я явился, чтобы похоронить изгнанников достойным образом…

Тут голос господина адвоката задрожал, он отвернулся и краем платочка смахнул с глаз слезы. Жандармы деликатно посмотрели в окно, а один принес кувшин вина и кружку и неуклюже грохнул их на стол.

— Воды, а не вина, свинья! — с угла губ обронил ему сержант.

— Ее у нас никогда не бывало, — оторопел солдат.

Между тем адвокат вынул бумажник.

— Вот эти деньги по своему усмотрению раздайте бедным, господин старший сержант, — с печалью в голосе распорядился он. — Эти отдайте человеку, который у вас ведает погребениями. Присмотрите, пожалуйста, чтобы надгробные плиты были скромными, но приличными.

— Слушаю! — щелкнул каблуками сержант и сунул пачку денег «для бедных» себе в карман. Его опытный глаз оценил пачку в три своих служебных месячных оклада.

— Согласно полномочию, подтвержденному пражской коллегией адвокатов, я прошу выдать мне бумаги, найденные при покойных, — мягко потребовал адвокат,

— Пожалуйста, вот они… — сержант протянул ему тощий портфель. — A-а… носильные вещи?

Раздайте бедным. Кроме бритвенного прибора. Это мой подарок бедному Иожефу.

Адвокат получил бритвенный прибор.

— Вот деньги, найденные в сумочке графини, — сказал сержант.

— Пусть ваши молодцы помянут души погибших…

— Спасибо, синьор адвокат! — хором рявкнули карабинеры.

— А ее обручальное кольцо? — не унимался неподкупный сержант.

— Преподобному отцу на нужды церкви, — распорядился адвокат. И спросил небрежно, хотя в ответе на этот вопрос заключался главный смысл операции: — Надеюсь, все?

— Нет, синьор, как же? Тут их паспорта и метрические выписки. Что с ними делать?

— Я возвращаюсь в Милан и сдам их в консульство Чехословацкой республики. Сейчас я дам вам расписку…

Несколько позже состоялись скромные, но достойные похороны, и неутешный адвокат, честно исполнив свой долг, уехал.

А граф и графиня Переньи де Киральгаза воскресли: на документы были наклеены другие фотокарточки, поставлены нужные визы, и паспорта съездили в Соединенные Штаты. Там паспорт графини остался у женщины, которой надлежало играть роль умершей «тетушки» и снабжать деньгами своего «племянника», а паспорт молодого графа вернулся в Европу уже в нагрудном кармане его нового владельца — пражского адвоката Леппина. Он по указанию Степана «приспособил» его для Сергея, и в конце концов Сергей на пять лет стал графом Переньи де Кирельгаза, а его приятель Йозеф Леппин — его помощником в той же антифашистской боевой группе.

Салон автомобиля Степана. Степан сидит у руля с трубкой в зубах, такой же мешковатый и щеголеватый, как всегда. Он перегнулся через сиденье и помогает Сергею побыстрее войти в машину.

— Входи, входи, Сергей! Поскорей, ну! Привет! Захлопни дверцу и откинься назад: теперь в Берлине стало еще опаснее!

— Здравствуйте, товарищ Степан. Да, положение здесь трудное, и я удивился вызову на свидание в Берлин.