Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Щедрость сердца. Том VII

Быстро сменяющиеся кадры празднования Октябрьской революции в Москве, Ленинграде, Киеве, Тбилиси, Ташкенте.

Слабо освещенная кухня в особняке Роя. Синее ночное небо и багровый круг луны пересекают неуверенные, но торопливые движения темного согбенного силуэта. Рой снаружи пытается открыть окно, слышно, как он царапает ногтями раму и стекло. Отворяет окно. Лезет внутрь, громко и хрипло дыша. Сиплый шепот:

— Скорее… Скорее… Они оцепили дом… Не зажигая света, не раздеваясь и не снимая шляпы, Рой достает из шкафа стакан. Открывает бутылку. В темноте слышится бульканье наливаемой жидкости. Смолкает хриплое дыхание, слышны судорожные и жадные глотки, опять бульканье и опять глотки.

И вдруг торжествующий тихий смех:

— Опоздали… «Гайль Гитлер!» Черт бы вас взял! Он нервными движениями снимает пальто и пиджак, позабыв на голове шляпу. Нечаянно толкает столик, бутылка и стакан с грохотом падают на пол и разбиваются вдребезги. Рой испуганно прислушивается. Потом, пыхтя и хрипя, опускается на пол и одеждой затыкает щели в дверях. Кое-как поднимается, поплотнее закрывает окно и останавливается в коротком раздумье.

— Кажется, все…

Он подходит к плите и поворачивает краны газовых горелок. Одна… Другая… Третья… Четвертая. Рой ложится на пол. Злорадно смеется.

— Опоздали… Вот вам…

Наступает мертвая тишина, нарушаемая тонким шипящим свистом выходящего газа.

Сквозь окно с синего неба в кухню глядит большая багровая луна.

Зеркальная серая гладь озера. Золотая листва кустов над водой, мимо проходит белый пароход. У камней в ожидании подачки толкутся и ссорятся лебеди. Вилем и Сергей сидят на скамейке

— Конечно, Айхеншток начал работать, но на него рассчитывать нечего: на такой лошадке далеко не уедем. Не давать денег нельзя, а дашь — он сорит ими всем напоказ. Надо искать более солидного человека на замену этому трепачу.

— Я предлагаю старшего шифровальщика фон Кролля. Серьезный человек. Но как к нему подступиться?

— Надо повести разговор о материальных трудностях жизни, о возможности их раз и навсегда устранить. Если заинтересуется и поддержит разговор, то познакомьте его со мной. Я буду американцем по имени Джонсон.

— Как бы вы построили наводящие фразы, Сергей? Подскажите логическое развертывание мысли! Я не хочу мямлить — это противно и подозрительно, но боюсь нагрубить и отпугнуть!

— У вас найдется кусок бумаги и карандаш?

Вилем вынимает из большой папки для зарисовок лист бумаги, а из кармана авторучку.

— Я готов!

— Итак, вы оба сидите в баре. Вы…

Гостиная квартиры фон Кролля. Фон Кролль, пожилой, щеголеватый господин с белыми висками и черными усами, отпущенными на польский манер, сидит в кресле у столика, на котором стоят бутылки и стаканы.

— Милый мистер Джонсон, — холодно говорит фон Кролль Сергею, — я не хочу играть с вами в прятки и терять время на болтовню. У меня растет сын. Он — единственное, что меня радует в жизни, моя любимая супруга умерла два года тому назад. В условиях нашего режима в Германии нельзя воспитать молодого человека так, как хотелось бы: он не должен быть ни военным, ни сочувствующим правящей партии. Выход: воспитывать его за границей. Я остановился на Швейцарии. Но пансионы в Лозанне стоят очень дорого, а я хочу, чтобы мой сын уже на школьной скамье завязал дружбу с детьми сильных мира сего: это поможет ему сделать в будущем хорошую карьеру. Гитлер скоро сломает себе шею, я готовлю сына для будущей Германии.

Они допивают коньяк и закуривают сигары.

— Я хочу рассказать вам о себе: вы должны понимать ход мыслей человека, с которым собираетесь начать очень большую и трудную работу. Сто лет тому назад, при разделе Польши, наши родовые земли отошли к Пруссии. Немцы обвинили моего прадеда в принадлежности к польской патриотической организации и судили его, конфисковали около двадцати тысяч гектаров плодородных земель и обширные лесные угодья, а моего деда взяли на воспитание в прусский кадетский корпус, при этом изменив польскую фамилию Круль на немецкую Кролль и добавив приставку «фон». Так из богатых польских шляхтичей мы стали прусскими чиновниками средней руки, и только. За все наше имущество это было жалкой подачкой, не так ли?

Они курят, спокойно раскинувшись в креслах.

— Я не немец и не германский патриот. В душе я — поляк и, прежде всего, любящий отец, желающий воспитать сына так, как ему хочется. Я не верю ни одному вашему слову и не верю, что вы — мистер Джонсон. Но мне нужны доллары.

— Понятно. Одобряю ход ваших мыслей, герр фон Кролль.

— Я обеспечу вас шифрами и копиями наиболее интересных дипломатических документов. Но это обойдется вам недешево! Я гарантирую вам аккуратность и так называемую честность. Но и за них вам придется хорошо платить.

— Я принимаю это к сведению, герр фон Кролль.

— Тогда, мистер Джонсон, давайте договоримся о практических деталях. Можете ли вы завтра же сделать первый взнос за первую партию моих материалов?

Кабинет штурмбанфюрера Дитера Бюлова. Он беседует с штурмфюрером Кемпнером.