Читаем Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Щедрость сердца. Том VII полностью

Сергей, — не для поцелуев! Ты вот целуешься, а из советского народного кармана — цок! цок! цок! — летят золотые рублики! Нажитые тяжелым трудом! Понял? Советская разведка — дело государственное, и наш разведчик, прежде всего, государственный человек. Ты, Сергей, хоть и беспартийной большевик, но партия тебе доверила государственное дело, и изволь держать себя как партиец.

Он грозит Сергею пальцем.

— Иштван, ты распустил эту группу! Ставлю тебе на вид! Немедленно наведи порядок! Я буду ждать всех на скамье около лодок!

Степан, расстроенный и возмущенный, уходит.

Иштван садится на балюстраду. Закуривает трубку. Перед ним, виновато опустив голову, стоит Сергей.

— Степан выразил свои мысли, как всегда, не очень удачно, но по существу он прав. Никаких любовных чувств в разведывательной группе не должно быть: мы связаны работой на жизнь и на смерть. Мы все любим друг друга и готовы на смерть за каждого и за всех. Мы за любовь, которая объединяет, а не разъединяет. Слышишь?

Курит.

— Подумай, две женщины могут полюбить одного мужчину, начнутся ревность, соперничество и раздор. Былой спайки уже нет! Образовалась щель, и в нее рано или поздно влезут провал и гибель всех нас…

Курит.

— Гони мещанскую любовь вон из группы! Мы — не обычные люди, мы — не мужчины и женщины, а только бойцы! Вот сменят нас, вернемся домой, тогда получим право быть людьми и будем, конечно, любить, как все люди! Но покуда здесь, за рубежом, в боевом подполье, — ты не имеешь права на любовь к одной из своих подчиненных. Сейчас я прочищу мозги Альдоне, а ты пойди и полегче объясни Грете, что личные чувства иногда могут нанести вред долгу.

Сергей молчит.

Иштван встает.

— Приказ: любовь гони из группы в шею!

— Есть, товарищ начальник, любовь гнать в шею!

Вечер в парке курортного городка. Небольшая скамейка, позади которой роскошные группы цветущих розовых олеандров. Над ними гирлянда цветных лампочек. Иллюминация. Свет игриво и весело перебегает взад и вперед. Все залито цветными бликами. Из-за кустов гремит танцевальная музыка. На обоих концах скамейки спиной друг к другу сидят Альдона и Грета и, уткнувшись в платочки, горько плачут. Молчание.

— Ты чего, Альдона?

— Ничего. А ты?

— Тоже ничего.

Молчание. Плач. Музыка и веселое беганье огоньков.

— Бедный мой Орленок!

— Бедная милая Орлица!

Обе смеются сквозь слезы. Садятся рядом. Гладят друг друга. Альдона:

— Бедная наша неприкаянная любовь!


Сумерки, дождливый прохладный день. Холм. На вершине три щита высотой в трехэтажный дом. На них изображены кружки пива и надписи: «Bier mittags!», «Bier abend!» и «Bier immer!». На каждом щите внизу надпись поменьше: «Deutsche Bierbrauerei, A.G., Berlin, Wedding». Чуть ниже холма косой перекресток двух автострад. В обоих направлениях с ревом, грохотом и свистом проносятся машины, похожие на пушечные снаряды. Серая машина Иштвана у обочины.

Иштван и Сергей, оба в мокрых кепках и плащах с поднятыми воротниками, осматривают перекресток.

Иштван:

— Лучше не найдешь, Сергей. Это как раз то, что мы наметили. Они на сигнал не остановятся, надо перегородить путь и заставить их остановиться, а это можно сделать только на перекрестке. Ганс поставит машину косо, как будто ее занесло, понимаешь? Чтобы у эсэсовцев не мелькнуло подозрения. Иначе вас перестреляют и помчатся дальше. Вот здесь! Запомни место.

Оба измеряют шагами перекресток. Присматриваются к положению плакатов.

— У Ганса будет автомат, у вас — пистолеты без глушителей. Маленькие, чтобы были незаметны. Первой пусть подбежит Грета. Одень ее как следует. В руке пусть у нее будет сигарета, а в другой изящная сумочка с пистолетом. Она подбежит за огоньком и отвлечет щебетаньем. Ты и Альдона подойдите за ней. У тебя пиджак будет снят, рукава завернуты, руки в машинном масле. В левой руке ключ. Ты еще издали закричишь: «Маленького ключа нет ли у вас, господа?» Подойдешь, прикрываясь Гретой. Стрелять только по твоему сигналу: «Гайль Гитлер!» Ты берешь на себя охранника. Грета — водителя, она неопытная, а он не успеет взяться за оружие. Альдона — офицера с ящиком документов, ему будет неудобно быстро выхватить пистолет. Когда они будут убиты, ты хватаешь коробку. Женщины бегут первыми, по очереди вскакивают в твою машину, которая к этому времени должна уже стать нормально и не задерживать движение. В этом весь расчет на удачный исход операции. Ганс для перестраховки перед отъездом дает очередь по машине фашистов. Ты швыряешь ящик женщинам, садишься рядом с Гансом — и ходу. За мостиком в лесу развилок на три дороги, вы едете по правой. Перед деревней перемените номера. После опять. Все понятно? Повтори!

Серый дождливый день под Берлином. Перед группой низких кустиков стоят мокрые Сергей, Альдона и Грета. Взволнованные и продрогшие, они репетируют предстоящее нападение.

Сергей:

— Этот куст — водитель, этот — охранник, этот — офицер с жестяным ящиком. Ясно? Мы стоим там. Оттуда подходим к эсэсовцам. Отойдем!

Они отходят.

— Орленок, начинай!

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное