Пир бессмертных. Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Цепи и нити. Том V

Глава 9. Первый дикарь Африки

Не глядя один на другого, мы побежали вниз.

Близкий вечер уже смягчил резкие краски и звуки дня: это был час золотисто-розовой тишины. Все вокруг нежилось в сладком ожидании покоя, и если бы я остановился полюбоваться чудесным видом, то одно, только одно слово, невольно сорвалось бы с моих уст: мир… Потому что казалось, что в такие минуты не может быть ни борьбы, ни злобы, только возвышенное и полное глубочайшей мудрости спокойствие. Мир, мир…

Взвод рассыпался вдоль дороги. Солдаты, разувшись и расстегнув мундиры, потирали измученные ноги, вяло жевали галеты. Пыльный осел, устало опустив голову, стоял среди дороги. Сиф, капрал и брат Гиацинт снимали с него большой брезентовый сверток. Хриплая брань гулко плыла в безмятежно дремавшем воздухе. Мы подбежали, когда брезент был снят и люди, рукавами утирая потные, грязные лица, стояли вокруг.

На острых камнях в горячей пыли лежал мертвый Лионель. Руки судорожно прижаты к груди, но белое лицо не выражало ни ужаса, ни упрека. Оно было спокойным, каким никогда не бывало при его жизни. Юноша как будто бы думал о чем-то, глядя в вечернее небо, только одна светлокаштановая прядь прилипла ко лбу, выдавая окончательность и непоправимость того, что случилось.

С криком, похожим на кошачье мяуканье, Тэллюа бросилась к телу. Горящими глазами впилась в неподвижное лицо. Резким движением открыла на груди убитого маленькую ранку. Вскочила и обернулась к Сифу с дико перекошенным лицом:

— Кто?!

— Давай его сюда, капрал!

Здоровенный и хмурый капрал тащит на аркане темнокожего и совершенно голого человека с закрученными назад руками. Чудовищная грива спутанных сине-черных волос закрывает опущенное лицо. Убийца упирается, капрал грубо дергает веревку, брат Гиацинт помогает сзади прикладом, и вот, наконец, он поставлен перед нами.

Одним легким прыжком Тэллюа подскакивает к незнакомцу и, ухватив за дикие космы, поднимает опущенную голову.

— Олоарт! — кричу я.

Молча Тэллюа хватает его за горло и валит на камни. Разбойник хрипит. Смуглое тело судорожно бьется в цепких и ловких руках девушки.

— Пошла прочь! — орет Сиф, пытаясь за плечи оторвать её от Олоарта.

Но Тэллюа ничего не слышит. В безумном порыве ярости она видит, наверное, только горло, которое сжимают её пальцы. Сиф и капрал поднимают её; она вырывается и снова, не издав ни звука, бросается на убийцу. В маленькой ручке сверкает кривой нож.

— Вот проклятая… Хуже пантеры…

Сиф загребает в два кулака бесчисленные косички и оттаскивает девушку в одну сторону, а капрал на веревке волочит Олоарта в другую и привязывает к ослу. Сиф шумно пыхтит, ладонью смахивая с лица капли пота. Когда все готово, он многозначительно подмигивает пойманному льву:

— Ну, ты, сахарский почтальон, сиди смирно и ничего не бойся! Помни, я из тебя еще сделаю человека, только не валяй дурака и слушай меня. Понял?

Я ошеломлен смертью юноши и стою совершенно парализованный ужасом над его телом. И в то же время не могу не думать о словах сержанта. «Сахарский почтальон»… Откуда Сиф знает? Неужели… нет, я еще не проник в самую суть того маленького мирка, в который попал: вся глубина заложенной в нем человеческой подлости еще не открылась мне, и скоро положение действующих лиц, как видно, снова изменится. Кто на этот раз будет наверху пирамиды?

Сгорбившись, точно постарев за эти минуты, Тэллюа тяжело подходит к трупу, опускается рядом на камни, покрывает себе голову и лицо полой разодранной гандуры и застывает в позе скорбного отчаяния.

Итак, свидания в Париже не будет… Все вспоминается снова: маленькая дама, прощаясь, заглядывает мне в глаза: «Вы его увидите… Замечайте мелочи… Как он там, маленький герой? Я так беспокоюсь! У него от жары всегда болела голова».

Письмо лежит на столе, придавленное пистолетом… Страстный шепот: «Четыре месяца… еще четыре»… Юная улыбка сквозь серую пыль, под мерный топот кованых ног. «Свидание на обеде у Адриенны в день вашего приезда — ведь я буду дома раньше вас!»

Нет, никогда… Он умер унизительной смертью, которой так боялся — на руках у Сифа: в предсмертном томлении открыл глаза и увидел над собой похабное лицо сержанта… Подлый плевок судьбы! Страстные поиски правды, юношеское стремление вперед, смутная тоска по большому и хорошему делу — все оборвано пулей разбойника. Жизнь, обещавшая так много, не успела развернуться. Да и что она могла дать в этой бессмысленной и жестокой путанице.

Я стоял, опустив голову на грудь, исполненный горечи и горя. Но лицо Лионеля светилось спокойствием, только одна каштановая прядь упала на белый лоб. Все кончено…

— Разбирайся на ужин! — оглушительно ревет Сиф.

Когда я повернулся к сержанту, мне показалось, что он смотрел на меня в нерешительности, точно желая и не осмеливаясь начать разговор.

— Мсье сержант, — сказал я официальным тоном, — будьте любезны рассказать, при каких обстоятельствах погиб лейтенант д’Антрэг.

С видимой неловкостью Сиф подходит близко, изобразив на грубом лице вежливую улыбку и стараясь держаться как можно достойнее.