Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Цепи и нити. Том V

— Потому что вы уже попробовали свои силы на этом поприще, и я оценил вас по достоинству.

Человек в черном в третий раз полез в свой портфель и вынул два номера журнала «Merry Picturegoer». В Америке издаются журналы, прикрывающиеся искусством, а на самом деле являющиеся скрытой порнографией: в них скабрезность и эротизм точно доведены до пределов, разрешаемых законом. В этих роскошно издаваемых журналах есть реклама и объявления, приспособленные к вкусам читателей. Незнакомец открыл и показал мне две моих работы. Я густо покраснел и опустил голову.

— Подыскивая кандидата, я наткнулся на ваши рисунки и обратил на них внимание. Если дать вам руководство, то из вас выйдет толк, — объяснял человек в черном, — ведь я еще только собираюсь торговать порнографией, а вы уже давно к этому делу приступили и совершенно напрасно теперь пятитесь назад и делаете невинное лицо.

Он сложил в портфель мемуары сэра Ганри, два номера проклятого журнала и чековую книжку, встал передо мною и, глядя сверху вниз, закончил.

— Я полагаюсь на ваше благоразумие и преданность Новому Слову. Не мучайте себя вздорными соображениями морали, будьте Святым Простофилей! Вот мой номер телефона и монетка на автомат. Ровно через три дня звоните в 10 часов утра. Предположим, что меня зовут Вилем ван Аалст.

Положив на стол бумажку и монетку, незнакомец отвесил глубокий поклон и вышел.

Три дня и три ночи безумия!

У меня остались две банки консервов и кусок хлеба, трое суток я не выходил из дому. Помню эти дни, когда я бегал из угла в угол, сжимая кулаки и громко бросая кому-то проклятья, помню ночи, когда, не раздеваясь, лежал на постели, скрестив руки под головой, и глядел широко открытыми глазами в темноту.

На кой черт и кому именно сдалась моя моральная чистота?!

Бухгалтеры, пишущие историю искусств, уже разнесли по соответствующим графам моральные изъяны великих творцов прекрасного. Один занимался педерастией, другой якобы жил с собственной сестрой, третий болел сифилисом. Ну и что? История давно перешагнула через наполненную пакостями бухгалтерскую книгу личных недочетов, а великие произведения живут в сердцах миллионов людей, которые благословляют имена их творцов! Жалкие и порочащие сведения о личной жизни великих людей искусства смываются временем! Так на кой же дьявол мне так мучиться из-за чистоты своих рук?! Миру нужны не чистые, а умелые и преданные руки! Нужно свести сложную нравственную проблему к простому вопросу — быть или не быть моей огромной и тщательно написанной картине?

— Быть, несмотря ни на что! Да здравствуют Святые Простофили! — твердо сказал я себе, опуская в автомат оставленную незнакомцем монетку и набирая заветный номер.

В Берлине я остановился в самой фешенебельной гостинице города. В нескольких газетах в отделе хроники появилась заметка: «Прибыл мистер Гайсберт ван Эгмонт, известный американский художник и декоратор. Мистер ван Эгмонт будет изучать готическое искусство Германии и северных стран».

Неделю я шлялся по ночным кабакам, а днем спал. Затем появился неизвестный по кличке ван Аалст и повез меня в мою новую квартиру. В те годы старая берлинская знать уже разорилась, и чудесные квартиры стояли пустыми, напрасно взывая к прохожим огромными наклейками на зеркальных окнах. На тихой и фешенебельной улице между Штейн-плат и Курфюрстендаммом ван Аалст подвел меня к солидному подъезду и массивной двери с медной дощечкой «Г. ван Эгмонт. Художник, декоратор и совладелец Голландско-Американской компании архитекторов и декораторов».

Квартира оказалась старинная, барская. Не снимая шляп, с сигаретами в зубах мы обошли комнаты. В кабинете ван Аалст показал мне груду книг по вопросам внутреннего убранства, архитектуры и прикладного искусства. Потом рука в черной перчатке небрежно выдвинула ящик письменного стола: там лежали конверты и бумага с фирменным знаком — скрещенными флагами Соединенных Штатов и Нидерландов и вензелем «Ад».

— «Arts decoratifs», — усмехнувшись, процедил ван Аалст.

— В этом ящичке вы найдете чековую книжку и документы о регистрации вашей фирмы в Нью-Йорке и Амстердаме. Организация закончена, болтовня тоже. Вы обошлись нам в крупную сумму, милейший маэстро, пора ее отрабатывать. А вот и договор на сто гравюр.

Он вынул договор, показал его мне, и я, не снимая шляпы и не вынимая сигареты изо рта, расписался.

— Вашу подпись мы без вас нотариально заверим. Начинайте работать.

Я помню эти первые часы в моей квартире. Не снимая пальто и шляпы, я сидел в пустых комнатах и курил. Потом случайно заметил, что сквозь зеркальные стекла старинного шкафа видны бутылки и бокалы. Достал бутылку виски, она была предусмотрительно откупорена. Так до самой ночи я сидел, курил и пил виски, рассеянно слушая набегающий и умирающий шум берлинского шнелльбана — скоростного электропоезда на эстакадах.