Но однажды он произнес целую речь, и не где-нибудь, а на торжественном собрании. Да, да. Летом мы приехали всей семьей в маленькую деревушку, где родилась и выросла мать. Это был сыроваренный район на севере страны, моряков там не было, и на несчастье в первое же воскресенье праздновался день флота. После богослужения всех школьников собрали у церкви, поставили перед ними стол, позади укрепили национальный флаг, по бокам усадили господина бургомистра, господина пастора и господ местных богатеев. Дети пропели молитву, затем жена бургомистра объявила, что им, мальчикам и девочкам, в этот знаменательный день выпало счастье услышать настоящего моряка, который расскажет о подвигах голландцев на морях и океанах всего мира.
— Милые дети! — начал отец. Он был трезв, в полной форме и с медалью на груди. — Уважаемая дама сказала правильно: голландцы нигде и никогда не подгадят. Я одиннадцать раз совершил кругосветное путешествие, а что касается до приключений, то я просто скажу одно слово — ого! — это одно слово было сказано так, что все вздрогнули, предчувствуя недоброе. — А чтобы вы, милые дети, знали, что это означает, так поясняю: я сидел в полицейских участках сорока восьми стран и колоний и, — при этом отец указал пальцем на костел, — вот Божий крест не даст соврать: я поставил в своей жизни столько фонарей, сколько у вас на голове волос!
Отец с достоинством поклонился и сел, хорошо обученные дети три раза прокричали «ура» и запели национальный гимн. Пастор, бургомистр и все прочие дамы и господа были в ужасе, но я опять готов был поклясться, что в глазах отца заметил веселый смех.
Умер Пират совершенно по-голландски. В 1910 году он командовал грузовым судном — старой калошей под таким милым нашему сердцу названием «Het Bont Кое». Дело было зимой, стоял непроглядный туман. В Ла-Манше огромный английский угольщик пропорол «Пестрой корове» бок, она сразу плюхнулась на колени и приготовилась испустить дух. Отец в эту минуту находился в своей каюте. Он рванулся было наверх, но по большому крену сразу понял, что вторую шлюпку спустить уже невозможно и его личная судьба решена. Тогда старый моряк молниеносно стянул с себя рабочую куртку и надел мундир с медалью. Вторую шлюпку успешно удалось посадить на воду только потому, что капитан один остался на мостике и еще управлял рулем и машиной. Он отчаянно пытался замедлить грозное нарастание крена и одновременно выпускал из котлов пар, чтобы ослабить силу взрыва. Между тем крен увеличился настолько, что бочки и ящики покатились по палубе на людей, которые на четвереньках ползли к шлюпке и становились в ней, обхватившись руками и плотно прижавшись друг к другу. Два человека не поместились и бултыхались в ледяной воде за бортом шлюпки, а чьи-то заскорузлые татуированные руки держали их за волосы. Тонущее судно накренилось настолько, что отец скользнул за фальшборт, но уцепился за него руками и ногами и, вися вниз головой, продолжал командовать.
— Отваливайте ко всем чертям! — багровея от натуги орал он. — Сейчас взорвутся котлы, вас затянет в водоворот!
Перегруженная шлюпка медленно и тяжело отчалила. Кто-то стал грести одним веслом… Черно-желтый туман приготовился навсегда разделить «Пеструю корову» и шлюпку. Шипение пара смолкло. Воцарилась мертвая тишина, судно уходило под воду. Наступила минута прощания… Люди высвободили правые руки и закрестились, толстый повар (он один знал нужную молитву), барахтаясь в воде, страшным голосом запел «Ныне отпущаеши…» Тогда Пират неожиданно снова крикнул:
— Стойте! Я хочу сказать кое-что…
Это был наплыв слабости, победа человеческого. Люди подняли полные слез глаза, чтобы принять завещание жене и сыну и последний привет товарищам. Но Пират уже овладел собой.
— Дьявольский туман! — едва слышно прохрипел он, погружаясь в воду, и все те, кто, стоя, покачивались в лодке, обхватив друг друга руками, и те, кто пускали пузыри в ледяной воде и кого держали за волосы сильные мозолистые руки, — все дружно и твердо как клятву верности, как крик благодарности, как взрыв безграничного восторга гаркнули над опустевшей гладью воды:
— Правильно, герр капитейн!