Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Цепи и нити. Том VI

— Так утверждают идеологи буржуазии. Если бы они верили в превосходство и прочность своего строя, то не призвали бы к власти фашизм и не готовили бы вторую попытку вооруженной силой уничтожить Советский Союз. Он бы обогнал в мирном развитии капиталистический мир и доказал бы преимущество социалистического образа жизни, тем самым вызвал бы социальный переворот в буржуазных странах за счет роста сознательности трудящихся масс.

— Без применения силы?

— Без применения физической силы, победой силой примера. Сейчас массы молча думают, а тогда они бы перешли к действию. Физическая сила не нужна, революции не экспортируются, мсье ван Эгмонт.

Некоторое время они молчали. Художник обдумывал услышанное, сопоставляя с известными ему фактами. Лерон терпеливо ждал.

— И что же случится дальше?

— Небывалый рост культуры и поступательное движение по пути к достижению материального перевеса над капиталистическим миром.

— И третья мировая война!

— Э-э, нет. Вот тут-то вы поспешили и не додумали все до конца. Ослабление идеологических и материальных позиций буржуазии высвободит грандиозные и ныне дремлющие силы — волю колониальных и зависимых народов к сопротивлению.

— Я это сам смутно чувствовал! Я даже говорил об этом с мсье Чонга!

— Вы рассказывали, но сегодня, в 1936 году, это невозможно, а завтра будет вопросом дня. Колониализм после отчаянного сопротивления неминуемо падет. Вторым следствием будет рост активности народных масс в странах западной культуры; черные и белые Чонга и Сарро будут отступать. Лунунбы и Дюмулены перейдут в решительное наступление. Национально-освободительное движение в колониях получит поддержку от социального движения в Европе и удесятерит свои силы, потому что они с двух концов вгрызутся в шатающиеся стены капитализма. Национально-освободительное движение перерастет в социальное и в социалистическое. Два мощных вала сольются в один и разрушат плотину. Вот в этом-то ваша ошибка, мсье ван Эгмонт. Настанет время, когда буржуазия уже не сможет единовластно решать судьбы мирового развития. Они все более будут определяться коллективной мощью социалистического лагеря и национально-освободительного движения. Империалистам все труднее и труднее будет развязывать войны в удобное для них время и в удобном месте. Экспорт контрреволюции будет прекращен!

— Браво! О, если бы это было!

— Это будет.

— Но когда же?

— При жизни нашего поколения.

— А если в безумном отчаянии империалисты развяжут третью мировую войну?

Глаза художника возбужденно блестели. Он приподнялся на кровати.

— А вы подумайте сами, мсье ван Эгмонт.

Из-под марлевой повязки светилась улыбка.

— Это будет их последняя война!

Оба утомились и закурили. Некоторое время тишина нарушалась лишь голосами за стеной, стуком машинки и телефонными звонками.

— Все это есть у Маркса? — спросил, наконец, ван Эгмонт.

— Маркс провел прямые линии в пределах своей эпохи. Мы продолжаем их дальше.

— Но ведь можно вместо прямых потянуть дальше кривые линии?

— Это делают ренегаты и ревизионисты марксизма, они стараются сблизить прямую линию пролетарской идеологии и практики с линией буржуазной идеологии и практики.

— Если есть такая возможность и опасность, то, может быть, лучше вообще не продолжать линии и остановиться там, где это сделал Маркс?

— Это делают наши сектанты-догматики. Они уныло бубнят цитаты и сами боятся думать. Внешне ревизионисты и догматики стоят на противоположных полюсах. Но внутренне они представляют собой одно и то же — силы, тормозящие правильное понимание характера эпохи. Это — враги свободы и победы. Пыль, мешающая быстрому продвижению вперед.

Пауза. Ван Эгмонт думает о судьбах человечества, Лерон думает о ван Эгмонте. Ему нравится этот парень тем, что он — бывший моряк и знает русский язык.

Еще одна встреча.

— Вам ничего не нужно? Нет? Ну давайте поговорим.

Художник сладко потягивается, как кот, которому щекочут под подбородком. Он любит эти беседы.

— Вот вы говорили, мсье ван Эгмонт, что знали о нашей партии и ее силе, но не обратились к нам из-за того, что вам претит дисциплинированность и организованность. Вас тошнит от одного слова «приказ», — говорит старый коммунист. Он видит ван Эгмонта насквозь и всегда дергает за нужную нить. — А ведь это значит, что в глубине души вы — фашист, то есть негодяй и насильник.

— Мсье Чонга уже сказал мне, что я — расист.

Оба смеются.

— Между тем это печальный факт. Если наша партия прикажет вам сделать доклад о зверствах колониального режима, вы согласитесь выполнить такой приказ?

— Но я уже сам делал такие доклады.

— Как многие партийные работники и я сам. Ну а если партия прикажет вам бороться с деляроковцами, срывающими наши доклады?

— Как иностранец я не могу остановить французского фашиста. Но голландского, нашего, — с удовольствием. Еще как осажу!