Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Цепи и нити. Том VI

— Чиновничество распадается на несколько групп. В колонии, прежде всего, попадаются горячие головы, которые думали служить родине и перевернуть весь уклад колониальной жизни, перестроить его на более разумных началах. Они быстро поняли, что завлекли себя в ловушку, опустили крылья и ждут окончания срока для бегства. Встречаются и маменькины сынки — дети влиятельных и состоятельных людей, им нужен стаж работы в колониях, и они получают тепленькие местечки в центре или в здоровых районах, но и они считают дни до отъезда. Главная масса — это выходцы из бедных семей, получившие от родителей больше претензий, чем реальных возможностей. Не устроившись во Франции, они из-за куска хлеба явились сюда и считают себя героями и страдальцами. Сбежать они не могут и с отвращением здесь живут всю жизнь, страдают, брюзжат, вечно обвиняют свое начальство, масонов, коммунистов, свою несчастную судьбу и мировую несправедливость. Такие люди — лицо французского колониального общества — основные местные кадры. Они здесь задают основной тон. Наконец, есть и четвертая прослойка — проходимцы с темным прошлым и авантюристы. Рвачи. Кое-кто из них успевает сорвать куш на какой-нибудь удачной спекуляции земельным участком, где обнаружили полезные ископаемые, или на дешево купленном лесном массиве, который вдруг понадобился какому-нибудь мощному концерну, или просто на вовремя занятой ничейной земле, которая затем мешает строительству дороги или города и должна быть выкуплена. Это случается редко, обыч-ио разочарованные рвачи уезжают. Все выгодные дела здесь делают только крупные финансовые корпорации, то есть дельцы, которые живут в Европе и никогда здесь не показываются. Добавьте вторую половину колониального общества — местное купечество. В большинстве случаев это корсиканцы или жители Марселя, арабы, греки, итальянцы. Это не солидные коммерсанты, большей частью мелкие торгаши. Они вечно воюют с чиновниками, но у чиновников больше связей. В конце концов, многие из них прогорают и переходят на жалкое существование на подачки со стороны администрации. Без правительственной субсидии три четверти здешних купцов давно бы стали банкротами. Наконец, неизменная группа каждой французской колонии — обнищавшие вдовы, инвалиды, спившиеся алкоголики, сироты, задержавшиеся проезжие, русские эмигранты, приехавшие на гастроли французские актеры и актрисы, воры и проститутки. Последним въезд внутрь страны запрещен, они могут отлучаться из портовых городов и «столиц» на неделю. Приедут в какой-нибудь поселок, обслужат всех мужчин и уедут. На сборы не жалуются. Я говорил со многими. Эта пестрая, шумная и беспокойная часть местного населения, она живет за счет великодушия и гостеприимства негритянских домовладельцев и лавочников, живет хуже, чем многие негры, и берется за работу, от которой даже негры отказываются. Они медленно и верно подрывают веру черных во врожденное превосходство белой расы. Ну все? Или я чего-то не досказал?

— Кажется, все.

— Постойте, вот еще одна особенность. Каждый шеф кантона не просто не знает подчиненной ему территории и населения, но не желает знать, и ничем не интересуется.

— Я это уже заметил. Разговоров об Африке они не любят, всегда отвечают с раздражением и неохотно: «Ах, здесь нет ничего интересного. Поговорим лучше о Франции!»

— Совершенно точно. А если им дают поручения собрать какие-нибудь данные, что-нибудь исследовать, то…

— Это будут материалы, касающиеся налогов или мобилизации людей на работу.

— Ага, вы уже делаетесь африканцем!

Консул выбил трубку, сладко потянулся, закрыл глаза и томным голосом проговорил:

— Ну, я честно заслужил отдых, ван Эгмонт. Пожелайте мне приятного сна.

Но я потряс его за руку.

— Э-э, нет. Вы нарисовали безотрадную картину жизни во французской африканской колонии и на этом теперь обрываете разговор. Это нечестная игра! А как, по-вашему, выглядит жизнь в английских колониях? У меня создается впечатление, что вы просто струсили, уважаемый консул. Указывать чужие недостатки легко, а свои — неприятно и трудно. Но именно в этой половине разговора вы можете блеснуть наблюдательностью и объективностью! Ну давайте же всерьез закончим разговор!

— Вам уже случалось бывать в британских колониях в Африке?

— Я недавно пересек Золотой Берег.

— A-а, Гану. Хорошо. Вспомните, как выглядел на границе французский офицер?

— Вспоминать нечего. Как обычно: плохо выбрит, неряшлив и, кажется, не вполне трезв.

— Я в этом уверен. Как выглядели его солдаты?

— Босые, грязные, истощенные, без всякого следа воинской выправки, конечно.

— Именно — «конечно». Ну, а какими вам показались первый британский офицер и его солдаты?