Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Цепи и нити. Том VI

И мелодия снова меняется: теперь это громкий крик отчаяния. Зайчик отчаянно бьется всем телом. Вы как будто бы слышите его жалобный писк: только бы оторваться от этого взгляда, только бы порвать эту роковую нить между холодным и властным взором и своими мятущимися жалкими глазками, порвать — и в кусты! Ведь лес рядом, там — свобода и жизнь! Но рука поднимается и вдруг хватает за волосы свою жертву! «А-а-а», — слабо всхлипывают зайчик и хор. Движение — и девушка у ног жрицы.

Нет уже удава и зайчика, есть всевластная и жестокая жрица и девушка, которая должна принести жертву богине женственности. Закинув руку назад, женщина хватает нож, ножа нет, но вы до боли ясно его видите, бросает девушку на спину, наклоняется и…

Вдруг все исчезает. Мгновенно появляется опушка, я и голые негры. Вон там лежат наши котлы, оружие и мешки. Я вижу вокруг себя испуганные лица вчерашних и завтрашних рабов. Что такое?

Совершенно бессознательно, очарованный удивительной постановкой, я зачем-то вынул из кармана карандаш и бумагу. Зачем? Не знаю! Меня здесь не было, я был далеко — в мистерии. А мои руки сами случайно вынули карандаш и бумагу, эти страшные инструменты поработителей, эти инструменты для составления списков, для проверки суммы налога, для включения свободного человека в документ, который поведет его в армию и на шахты, на мучения, голод, болезни и смерть.

Я вытер лицо, спрятал карандаш и бумагу. Но все было кончено. Вместо сказки нас теперь окружала действительность. С удивлением я рассматривал женщину и девушку — это они сейчас были змеей и зайчиком, жрицей и жертвой? Обыкновенные негритянки. Такие, как все. Рабыни.

Вот в такие моменты и нужна моя чудесная шапка-невидимка!

Обнаружилась пропасть между тем, что есть, и тем, что лишь казалось, жизнь провела остро отточенным лезвием по живому и бьющемуся сердцу — я не вскрикнул и сказал Мулаю:

— Прилягу на часок отдохнуть! — закрыл глаза и погрузился в призрачные воспоминания.

Отрывок второй

Вечером покидаю форт. Пять носильщиков, черный капрал и я, мы отправляемся в горы, туда, где в зеленом лесу еще сохранились веселые люди и где можно увидеть Африку такой, какой она когда-то здесь была. Пять часов быстрого марша, и звездная ночь делается прохладной. Начинается редкий лес, по сторонам дороги темнеют холмы. Мы поднимаемся в гору по узкой, но хорошей дороге. В три часа ночи капрал командует остановиться на привал. Где-то в темноте приятно журчит ручей, люди купаются, едят, и вот впервые за последние недели я слышу оживленный говор и смех. Но капрал уже бросает в темноту хриплое «Ра!», и наш маленький отряд выстраивается. Молодой негр затягивает ритмичный, бодрый мотив, остальные в такт шагам отчеканивают хором: «Ра! Ра! Ра!» Мы быстро подвигаемся вперед. Перед рассветом сворачиваем на тропинку, зигзагами поднимающуюся вверх. Влажное дыхание леса и гор бодрит, мы, не сбавляя темпа, взбираемся выше и выше.

Наконец подъем окончен. Перед нами широкое плоскогорье, покрытое темными пятнами леса, и, когда всходит солнце, я вижу живописную картину — зеленые поля, группы высоких деревьев, реку и в утренней мгле горные вершины. Косые лучи золотят острые крыши круглых хижин, разбросанных на опушке леса — это Нианга, деревня, где мы, по указанию капитана, остановимся.

Я просыпаюсь поздно. Сложив на груди сильные руки, капрал стоит над моим ложем, как сторожевой пес.

Я остановился в Care commune. Это большая и опрятная хижина, которую, по указанию администрации, негры строят для белых путешественников в центре каждой деревни. Она поднята на сваи и окружена верандой.

Я лежу на резиновом надувном матраце на полу посреди большой пустой комнаты. Матрац покрыт белоснежной простыней, слегка надушенной английским одеколоном. В одном углу сложены ружья, в другом — мольберт, ящики с красками, фотоаппарат. Рядом с постелью на полу стоит открытый несессер с предметами туалета.