Пир бессмертных. Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Возмездие. Том 1

Сталинская эпоха ярка и грандиозна, она велика в хорошем и дурном, и не мне ее огульно хаять и чернить: я горжусь, что жил в это жестокое, трудное, но великолепое время!

Я пишу только о том, что пережил и видел сам, и не претендую на исчерпывающее освещение какого-либо вопроса. Воспоминания не исследование. Это — живые впечатления очевидца, здорового и сильного человека, который вопреки всему всегда старался сохранить в себе свое советское содержание. Борьба за гуманное в себе самом — вот одна из тем этих записок, но главное — это попытка передать своеобразие времени, глубину падения и высоту взлета коллективного героя этой всенародной трагедии — советского человека, его величие и стойкость.

Я думаю, он — Человек с большой буквы.

Придет время, и жертвам культа личности И.В. Сталина поставят памятник. Пусть мои воспоминания будут щепоткой советской земли в его основании.

Глава 1. Как я умер

Итак, хвала тебе, Чума!

А. С. Пушкин

— Проснись, милый. Они пришли…

Не поднимая головы с подушки, я увидел все сразу: огромные блестящие глаза на мертвенно-бледном лице жены и двух человек в кепках и казенных плащах без петлиц и далеко сзади, словно в тумане, — остальное: у притолоки, опустив голову, жалась молодая девушка — наш новый управдом, а рядом громко зевает пожилой заспанный дворник…

— Где оружие? Ну? — в два голоса негромко спросили они.

— В кобуре. Вон там. На книжной полке.

Оба рванулись к моему пистолету. Один сунул его к себе в карман. Кобуру швырнул на пол. Оба облегченно вздохнули и победоносно подбоченились.

— Вставайте. Одевайтесь. Живо!

Я поднялся и стал одеваться. Девушка у двери не шевелилась и не поднимала головы, дворник беспрерывно зевал, прикрывая рот татуированной рукой, они стояли у стола в ожидании, один с бумажкой в руке. На жену я не смотрел: было нестерпимо больно видеть эти полные слез глаза и белые дрожащие губы. Она зябко куталась в легкий халатик.

— Не вздумай заплакать, Иола, — уголками губ прошептал я.

— Не бойся, милый. Я выдержу.

Минуты испепеляющего молчания. Его не передать словами.

Один шагнул вперед.

— Вот ордер на обыск и арест. Распишитесь.

Не глядя, я расписался. Запомнил только дату — 18 сентября 1938 года. Сел на стул у стола. Жена стала сзади и положила дрожащие руки на мои плечи. Они быстро, бесшумно и со знанием дела начали потрошить шкафы, столы, полки. Документы откладывали на стол, вещи бросали на пол, в угол комнаты.

— Это старые письма моей матери, — изо всех сил стараясь говорить спокойно, выдавил из себя я, когда один нашел два пакета и отложил их на стол.

— Пригодятся! Знаем, что делаем.

Я прожил за границей с двадцатого до тридцать седьмого года, получал большой оклад и по роду работы должен был хорошо одеваться. Жена родилась за рубежом и работала со мной. Но оба мы не были барахольщиками, и обыск закончился в пятнадцать минут. Потом один вышел с женой в переднюю, отобрал с вешалки мою зимнюю верхнюю одежду и бросил ее на пол в угол комнаты, в общую кучу. Потом я узнал, что все это отобрано для конфискации.

— Что за рамы в коридоре и в маленькой комнате?

— Мои картины. Я их привез из-за рубежа. В начале зимы мне обещали персональную выставку. Я — член Союза советских художников.

— Ладно. Все надо снести сюда, Михеев. Помоги, слышь ты, дворник!

Быстро и бесшумно они втроем перетащили картины в мою комнату и тремя высокими стопками уложили на полу.

— Осторожнее! Не повредите поверхность! — не удержался я.

Один искоса посмотрел на меня и покривился. Оба не ответили ничего. Потом младший спросил:

— Мать евойная спит в другой комнате, товарищ начальник. Будить?

— Ладно. Не трожь. А вы, — обратился он к жене, — побыстрее и потише вынесите отселева свои личные вещи — сейчас мы опечатаем комнату. Эй, куда берете машинку?

— Это моя собственная. Муж ею не пользуется!

— Не разговаривать! Давай обратно в кучу!

Потом, присев к столу, он выдал мне расписку на часы, портсигар, кольца, запонки.

— Что за формулировка: «Из желтого металла»? Они золотые! — запротестовал я.

— А мы с собой лабораторию не возим. Определяем на глазок. Хватит и этого. — Он поднялся. — Пошли!

Но другой обнаружил среди книг альбомы с фотографиями, сделанными мною в Африке, Европе и Америке, — почти три тысячи лучших снимков, собранных в течение восемнадцати лет беспрерывных скитаний по свету.

— Слышь, гляди-ка — девки, как есть голые! А?! Здорово?!

Оба уселись за стол и уткнулись в альбомы. Африка явно пользовалась их особым вниманием. Понятые стоя дремали у двери. Жена незаметно гладила мне плечи и голову.

— Ничего себе… Да не эта, вон та, с краю…

— М-м-да… А черные какие! Страсть!

Прошел еще час.

— Эх, наших бы так пустить по Москве!

— Ага! Слышь, нашу Глашку!

— Какую?

— Да буфетчицу!

— Гы-гы-гы! Законное дело!