Пир бессмертных. Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Возмездие. Том 3

Все мы живем в Нидерландах Под грозной чертою прибоя, Спрятавши наши домишки За каменной кладкой плотины. Рвется на нас и грохочет, Вздымая тяжелые волны, Ощупью пробуя камни,Угрюмая мощь океана.И никогда не смолкает Поющая глухо угроза, Завтрашний наш победитель, Сужденная избранным гибель.

Брат, не надейся на стену, Какой ни казалась бы прочной! Помни: запрятался где-то Неверный, податливый камень. Где он — не высмотреть глазом. Но неизбежно когда-то Выпадет он и откроет Дорогу заждавшейся смерти. Может быть, это — идея, Высокая, светлая правда, Завтрашняя аксиома Начального школьника жизни, Та, за которую ныне

Сужден я невиданной казнью Через чужую работу И через медленный голод! Может быть, это — искусство, Горячая, жадная топка,Жерло, которое кормим Собственною судьбою,То, для чего нам не жалко Жизни своей и счастья,Только бы ярче горело И грело великое пламя!Может быть, это — ребенок,

Кристаллик вчерашнего счастья,Маленький теплый комочек,Кого ты ласкаешь сегодня,Тот, кто посмотрит однажды Бескрайне чужими глазами,И зарыдаешь, орлица,Выкормившая цыпленка!Может быть, это глухое,Единственное призванье,Слепорожденная сила С походкой взбешенного тигра,Та, что ведет нас на подвиг,На преступленье и гибель,

Та, что рождает и рушит,И странно зовется — любовью!

— Доктор, я сейчас из вас сделаю котлету! — вдруг раздался знакомый крик за окном, и в комнату ворвалась наша бойкая начальница Аня. — Опять послали на кухню ослабленных без медицинской справки! Молчите! Я знаю, что вы скажете! Надо честно работать! Всех переосвидетельствовать! И без липы! Смотрите всерьез! Живо! А что здесь делает Рыбаков? Хочет тоже получить дозу биохинола?

Все это означало, что начальство уже успело с утра за что-то накрутить девушке хвост, и она решила заняться делом. Обычно я никогда не осматривал отправляемых в корнечистку людей, потому что и без того знал состояние здоровья каждого человека в зоне. Но форма есть форма. Нарядчик уже гнал по дорожке из кухни лохматую и спотыкающуюся процессию серых призраков, которые на ходу что-то жевали. Рыбаков сделал мне знак «зайду позднее!» и исчез, нарядчик вышел покурить, а начальница Аня, положив руки и голову на стол, сонным голосом пробормотала: «Я все вижу, не вздумайте халтурить, доктор. Я… Я…» — и заснула. Я закончил вливания и принялся за корнерезов, которых выбирал из числа особенно уставших от работы и мороза людей.

«Нет, Андрей чего-то не договорил, — думал я. — Потерпевшие катастрофу не погибли… По крайней мере, не все. У каждого нашелся свой предательский камень: рядом с погибшими за идею здесь сидят и те, кто был погублен чувствами. В этом смысле стихотворение хорошее. Оно написано со знанием дела. Молодец Андрей! Лишь бы его стихи дожили до иного времени… Но все-таки вещь не закончена и поэтому пессимистична, а это нам не к лицу. Не в неверном камне дело, а в нас, в нашем мужестве. Андрей не договорил, не сказал самого главного, что нам дорого: мы переживем прорыв плотины, выдержим натиск взбесившихся волн, выдюжим: еще бы, ведь мы проверены испытаниями. Тому, кто верит, ничего не страшно! Живые или мертвые, но мы дождемся правды!»

— Ну, доктор, последняя из команды ослабленных, слава Богу: Сенина Татьяна Александровна, год рождения тысяча девятьсот двадцать шестой, статьи нет, осуждена особым совещанием, формулировка: «Проституция. Социально опасный элемент. Срок десять лет». Ну, ты, шевелись! Ложись! Не ломайся, не в театре. Слушай-ка, Татьяна Сенина, с таким приговором нечего строить из себя Татьяну Ларину!

Студент сам улыбнулся своей шутке и тихонько запел:

Я вам пишу, чего же боле,Что я еще могу сказать…Тра-ля-ля… Тра-ля-ля…

Через минуту я поднял голову и медленно разогнул спину.

— Встань. Так какая у тебя статья?