Пир бессмертных. Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Возмездие. Том 4

Люди набиваются в комнаты, как сельди в бочке. Они живут в недостойных человека условиях. Общий культурный уровень крайне низок — не бедность виновата прежде всего, а именно бескультурье. У немцев такая бедность выглядела бы иначе, лучше, чище. Деревенского парня можно обучить физике, и он станет квалифицированным специалистом, но культурным человеком его сделать нельзя. Культурными люди вырастают в культурных семьях. Культура внутренняя — это богатство, основание для которого получается почти всегда по наследству. Был ли внутренне культурен сумасброд, пьяница и лентяй генерал Васька Сталин? Вряд ли! И описанные выше физики не были русскими интеллигентами, они были советскими специалистами и только.

Норма в Москве — 3 квадратных метра жилплощади. При такой норме культуры ждать не приходится. Мы бахвалимся дешевизной наших квартир и указываем, что американец тратит на оплату квартиры чуть ли не треть заработка. Но он живёт в квартире из нескольких комнат, а у нас под квартирой понимается одна перенаселённая комната, точнее — место для спанья, ночлежка. А в ночлежке ссоры и разврат неизбежны, как неизбежно и разрушение человеческих душ. А уж о детях в этих условиях и говорить не приходится.

Было бы ошибочно думать, что работа в товарищеском суде все эти годы протекала гладко, без сучка и задоринки. Суд подчинен ЖЭКу и находится под надзором участкового народного судьи, а вместе они получают инструкции от своих партийных организаций, а те — от райкома, горкома и ЦК.

Я гнул линию на строгое применение положения и после предупреждения сразу же переходил к штрафу и обращению к администрации на производстве. Но жесткая линия не соответствовала линии Хрущёва на уговаривание и перевоспитание, она находились в логическом противоречии с неподлежавшей обсуждению предпосылкой, что советский человек — это новый,

по существу безгрешный человек, готовый живьём и с потрохами войти в близкое царство небесное на земле. Доведённый до бешенства, я не раз уходил из состава суда, но сменялся особенно беззубый руководитель ЖЭКа или нашей парторганизации, и меня возвращали снова.

Должность судьи — выборная, но у нас, слава богу, не ложная буржуазная демократия, и за все эти годы меня население дома ни разу не выбирало. Я — такой же избранник народа, как Сталин и Хрущёв! Да и не могло бы население дома выбрать меня, потому что нарушители и горлохваты не допустили бы этого и при поддержке их закутанного в платки бабья на общих собраниях жильцов меня прокатили бы на вороных. Я горжусь этим. Меня не устраивает одобрение собрания на нашей лестничной площадке. Порядочные люди на собрание не придут, а голоса Фатихи, Кати, Ханифы, Марьи Васильевны и Рахмили мне не нужны. Я их не ценю.

Тяжёлый удар поддержанию порядка Хрущёв нанёс не только передачей функций государственного суда в руки различных производственных коллективов, но и передачей функции милиции общественным дружинникам. С тех пор при виде скандала постовой милиционер бегом нёсся за угол и отсиживался там, пока студенты-дружинники подставляют свои груди и головы под удары хулиганов. На последних страницах газет появлялись заметки о посмертных наградах убитым дружинникам, сдобренные соответствующей болтовней о коммунизме и сахарными слюнями восторга перед новым советским человеком. Постепенно, однако, студенты поумнели и вышли из добровольных

дружин — туда стали по наряду назначаться рабочие с производства, зачастую такие же нарушители и пьяницы, как и те, которых они должны задерживать и перевоспитывать на ходу. Наконец, это надоело всем, и в последнее время патрули дружинников в Москве — явление редкое. Подгоняемый страхом перед Борисом Васильевичем, я кое-как лавировал и Держался в суде, уповая на то, что мой сосед — первоклассный балбес и не понимает всей моей трагической безоружности: когда Борис Васильевич видит меня, разгуливающего под руку с участковым, он вопреки опыту и разуму поддаётся гипнозу блестящих пуговиц и погон.

Примерно также развивались дела и у Анечки.

Чуть сбивши давление, она стала искать общественную работу. Прежде всего, стала старшей по квартире. Фатиха и её выводок дегенератов привезли с собой уйму клопов в дряхлой грязной мебели. Ясно, что клопы ринулись и к нам.

— Клопам и человекам живут вместе, — солидно объясняла Фатиха. — Где будет человекам, там будет и клопам!

Дело не только в разном уровне культуры, в деревенской привычке к грязи и насекомым — дело ещё и в том, что все эти пьяницы и выродки физически слабы и очень устают на нетяжёлой работе. Конечно, им, придя домой, не хочется опять и опять всё переворачивать вверх ногами. Поэтому надо воздать должное упорству Анечки, её самоотверженности: она, прежде всего, работала сама и своим примером заставляла татар кое-как следовать за нею.

Теперь клопов у нас не стало, хотя ревизии и повторные обработки квартиры антиклопином производятся периодически.