Пир для Воронов (пер. Цитадель Детей Света)

«Он прекрасен лицом, но черен сердцем», — подумала Арья, но не высказала этого вслух. Дарион женился на Матросской Женке, которая ложилась в постель только с теми, кто женился на ней. Иногда в «Веселом Порту» за ночь случалось по три-четыре свадьбы. Церемонии проводил неунывающий, вечно пьяный, красный жрец Еззелино. Иногда Юстас, который когда-то был септоном в Септе-за-морем. Если под рукой не было ни жреца, ни септона, то одна из шлюх бежала к Кораблю за актерами. Мерри всегда говорила, что актеры лучше совершают обряд, чем септоны и жрецы, особенно хорош Мирмелло.

Свадьбы были шумными и веселыми, вино лилось рекой. Всякий раз, когда на них оказывалась Кошка с тележкой, Матросская Женка настаивала, чтобы новый муж купил ей устриц, чтобы укрепить его для предстоящей брачной ночи. Она была хорошей и хохотушкой, но Кошка решила, что где-то в глубине ее души засела печаль.

Другие шлюхи рассказали, что во время месячных Матросская Женка ходит на Остров Богов и знает их всех по именам, даже тех, кого на Браавосе уже забыли. Они говорили, что она ходит молиться за своего первого, настоящего мужа, который пропал в море, когда она была девочкой не старше Ланны.

— Она думает, что если найдет правильного бога, то тот пришлет ветры, которые вернут ей ее прежнюю любовь, — сказала одноглазая Ина, которая знала ее дольше всех, — но я молюсь, чтобы этого никогда не случилось. Ее любимый мертв, я чувствую это в ее крови. Даже если он вернется к ней, то вернется мертвецом.

Дарион наконец закончил играть. В воздухе растаяли последние ноты, Ланна вздохнула, певец отложил арфу и усадил ее к себе на колени. Он только начал тискать ее, когда Кошка громко спросила:

— Кто-нибудь желает устриц? — Мерри открыла глаза.

— Прекрасно, — сказала женщина, — Неси их сюда, дитя. Ина принеси немного хлеба и уксус.

Когда Кошка вышла из «Веселого Порта» с полным монет кошельком и пустой тележкой, в которой остались только соль и водоросли, в небе за лесом мачт уже висело распухшее красное солнце. Дарион ушел вместе с ней. Этим вечером он обещал спеть в таверне «Зеленый Угорь», рассказал он по пути.

— Всякий раз, когда я ухожу из «Угря» у меня в кармане бренчит серебро, — хвастался он, — в некоторые дни там бывают капитаны и судовладельцы. — Они прошли по маленькому мосту и продолжили свой путь по извилистым глухим закоулкам, вслед за удлиняющимися тенями. — Скоро я буду петь в Пурпурной Гавани, а после и Дворце Морских Владык, — распинался Дарион. Тележка Кошки клацала по булыжникам мостовой, выбивая свою дребезжащую музыку. — Вчера я давился селедкой со шлюхами, а через год буду наслаждаться императорскими крабами вместе с куртизанками.

— А где твой брат? — поинтересовалась Кошка, — Тот толстяк. Он нашел корабль в Старомест? Он говорил, что собирается отплыть на «Леди Ушаноры».

— Мы все собирались. По приказу лорда Сноу. Я говорил Сэму: «Брось старика», но жирный дурак не послушался. — В его волосах играли последние лучи солнца. — Что ж, теперь уже слишком поздно.

— Точно, — отозвалась Кошка, когда они шагнули во мрак узкого извилистого переулка.

Когда Кошка вернулась в дом Браско, над узким каналом сгущался вечерний туман. Она избавилась от своей тележки, прошла к Браско в комнатушку, где он считал деньги, и шмякнула на столешницу кошелек. Рядом она с грохотом бросила сапоги.

Браско похлопал по кошельку:

— Отлично. А это что?

— Сапоги.

— Хорошие сапоги трудно найти, — согласился Браско, — но эти слишком малы для меня. — Он подцепил один сапог и уставился на него.

— Сегодня месяц умрет, — напомнила Кошка.

— Тогда тебе лучше помолиться. — Браско отбросил сапоги и высыпал из кошелька монеты. — Валар дохаэрис.

«Валар Моргулис», — подумала она в ответ.

Пока она пробиралась по улицам Браавоса, туман заполнил весь окружающий мир. Подходя к двери из чардрева Черно-белого Дома, она слегка дрожала. Этим вечером в храме горело всего несколько свеч, мерцая словно падающие звезды. В темноте все боги казались чужими.

Внизу в хранилище она скинула потрепанный плащ Кошки, стянула пропахшую рыбой коричневую Кошкину тунику, сбросила испятнанные солью сапоги, вылезла из белья Кошки и погрузилась в разбавленную лимоном воду, чтобы смыть с себя вонь Кошки из Каналов. Затем вынырнула, намылилась и соскребла с себя грязь. Она вылезла порозовевшая, с облепившими лицо каштановыми волосами. Она оделась в чистую одежду, надела мягкие матерчатые туфли и пошлепала на кухню, выпросить у Уммы немного еды. Жрецы и послушники уже поели, но кухарка оставила для нее прекрасный кусок жареной трески и немного пюре из желтого турнепса. Она с жадностью набросилась на еду, потом вымыла тарелку и направилась к бродяжке помочь той с зельями.

В основном она была на побегушках: лазила по приставным лесенкам, доставая травы и листья, которые требовались бродяжке.