Пир князя Владимира

Разорив Булгар и хазарский Саркел – Белу Вежу— на Дону, он спустился на юг, покорил касогов на Северном Кавказе, а на обратном пути – и вятичей. Ходили легенды, что даже трава пряталась обратно в землю при приближении русской силы. Звери убегали из своих нор. Святослав брал в полон и захватывал добычу, облагал покоренные племена данью, раздвигал границы своего княжества.

Его возвращение в Киев было победоносным и славным.

Каганат так никогда и не оправился от удара русских.

В покоренном Итиле хазарская принцесса, положив руку на живот, который переливался у нее под грудью, вспоминала блеск серьги русского князя.

Пока он по призыву византийского императора воевал против болгар, рассчитывая получить обещанную ему часть их территории, печенеги стали угрозой для его столицы. Укоряемый княгиней Ольгой за длительное отсутствие, он вложил свой меч в ножны. То, что его мать возлюбила чужого бога, не уменьшило сыновьей любви и уважения к ней, и Святослав прекратил воевать, на некоторое время…

Но от Болгарии он не отказался. Он уже захватил восемьдесят болгарских городов и объявил Переславец на Дунае своей резиденцией. Никифор Фока поспешил заключить с болгарами мир, увидев, что гораздо большая опасность грозит его империи от надвигающихся русичей, которых он, на свою беду, позвал на помощь.

Похоронив мать, Святослав на следующий год отбыл в Переславец.

Тогда же, когда Владимир в Новгород.

* * *

Перед отъездом из Киева Святослав приказал разрушить христианскую церковь, посвященную святой Софии. Княгиня Ольга, чтобы обеспечить место для души и укрепить церковь, завещала ей село Бутудино. Матери больше не было, а он презирал христиан и их слабого бога. Надеялся на свою мужскую, воинскую веру.

Церковь была небольшой, деревянной, на каменном фундаменте. Казалось, разрушить ее можно быстро, не успеет князь и кубок вина испить, однако заняло это целый день. Дерево из рук выскользало, а вросшие в землю камни держались так прочно, что и самый малый с трудом удавалось сдвинуть с места. Делавшие это рассказывали, что, когда рушили церковь, самым тяжелым оказалось давившее на них чувство печали. Из живых камней слышались стоны. Тоска охватила разрушителей, и они с трудом сдерживались, чтобы не отступиться. Только страх перед князем не давал им разбежаться. Разбирая церковь, взывали они к своим богам, боясь злых духов и христианских проклятий…

Когда за день до отъезда князь собирался принести жертвы, к нему приблизилась какая-то женщина.

Пряди светлых волос, распущенных в знак скорби по разрушенному храму, падали на ее бледное лицо. Она не обращала на это внимания. Большой белый платок, наброшенный на голову, закрывал ее спину до пояса. Она была как тонкий молодой стебелек в своей темной, застегнутой до горла одежде. Ее прозрачная красота, горящие глаза казались бы призрачными, не будь на ней ожерелья из нанизанных на золотую нить жемчужин, сделанного для нее по заказу мужа.

Он тоже собирался с князем в поход. Сейчас он был среди тех, кто, не шелохнувшись, стоял на равном расстоянии от налитого силой быка с пестрой трехцветной шкурой. Подтягивая и затягивая веревки, накинутые на его мощную шею, они заставляли его стоять ровно. Для того чтобы его, упершегося ногами в землю и сильного, задравшего голову и издающего грозное мычание в тщетной попытке сопротивления, принести в дар богу.

Женщина пробилась к князю через толпу собравшихся на жертвоприношение быка с белым завитком шерсти между рогами. Раздался ее голос, высокий и страшный, перекрывший гомон толпы, словно исходил он из более крупного тела и мощного горла, чем у тоненькой молодки, которая, протянув руки к князю Святославу, произнесла то, ради чего пришла сюда:

– Убей! Твои идолы требуют крови! Княгиня Ольга в могиле переворачивается, ты ее церковь разрушил, против единого Бога восстал! На землю христианскую войной идешь, что ж, отправляйся, назад тебе не вернуться!

Продолжить она не смогла. Ее слова привели киевлян в ярость. Она осквернила место принесения жертвы, оскорбила богов и прокляла князя, который готовился вести свои дружины на новые завоевания. Если бы не подоспел жрец, ее разорвали бы на куски.

Возможно, она оказала бы сопротивление, если б успела, но все свершилось в одно мгновение.

Ее муж, окаменев, вытянув руку в попытке заслонить ужасающую картину, смотрел на жертвенное существо, из которого тонкой струйкой вытекала жизнь. Его покинули силы, он не мог шевельнуться. Все было кончено очень быстро. Ее голова была вывернута в сторону, так что лица он не видел, только часть лба и один открытый остекленевший глаз…

Перед князем, подняв руки, стоял жрец:

– Эта жертва сама нам себя предложила!

И обращенным к небу пронзительным воплем дал понять киевлянам, что Перун доволен.

Святослав под крики собравшихся умертвил быка. Ловким движением он перерезал ему глотку. Кровь ударила струей и забрызгала и князя, и тех, кто держал животное. Жрец подпрыгнул от радости.

– Кровь врагов польется рекой как кровь этого быка! – радостно вскричал он.

* * *