Пир плоти

И перед глазами собравшихся разыгралась настоящая комедия, своего рода пьеса внутри пьесы — настолько же смешная, насколько трагичной была сама драма, частью которой она являлась. Действие заняло не меньше десяти минут. Встать на стол, чтобы не затоптать улики, не представлялось возможным — во-первых, мешала растекшаяся повсюду кровь, а во-вторых, существовала реальная опасность наступить на свисавший кишечник. К тому же правила судебной экспертизы требовали, чтобы веревка была срезана как можно выше. В результате двум полисменам велели подняться на металлический балкон и дубинками подтянуть веревку к себе, тем самым сместив тело в сторону от стола. Кишечник при этом проехался по луже вязкой крови на его гладкой поверхности, не встретив на своем пути никакого сопротивления. Затем он с громким шлепком упал на пол и распластался, как огромная зеленая пуповина.

После этой операции двое других полицейских растянули под трупом пластиковую пленку. Выглядело все это несколько комично, словно бравые парни в полицейской форме собрались ловить прыгающего сверху самоубийцу. Когда веревка была разрезана, труп наконец низвергся на пластик и тут же едва не съехал на пол, так как спасателей при этом качнуло и один из углов полотнища выскользнул у них из рук.

* * *

Рассел презрительно фыркнул из своего наблюдательного пункта.

— Глядя на все это, нетрудно поверить, что, совершив убийство, легко остаться безнаказанным, — прокомментировал он.

Айзенменгер бросил на главного инспектора пристальный взгляд. Похоже, Рассел не вполне сознавал, что говорит. Взгляд был недолгим, и директор музея вновь обратился к разыгрывавшейся внизу сцене. Руководство процессом окончательно перешло к Уортон. Айзенменгер хорошо помнил Беверли еще по делу Пендреда, и, если бы обстоятельства тогда сложились иначе, он, несомненно, даже получил бы удовольствие от знакомства.

Но обстоятельства к удовольствию не располагали.

* * *

Тело закрепили во всех трех измерениях, и Сайденхем направился к нему, чтобы приступить к исполнению своих обязанностей, но по дороге обо что-то споткнулся. Наклонившись, он всмотрелся в это что-то, никем прежде не замеченное из-за обилия крови на полу, приподнял находку двумя пальцами так, что она повисла в его руке наподобие мертвого зверька.

— Матка! — объявил он во всеуслышание. Уортон приблизилась к патологоанатому, и Сайденхем с гордостью поболтал своим трофеем перед самым ее носом. — Так и улику потерять недолго.

— Матка была вырезана? — невозмутимо спросила Уортон.

— По всей вероятности. — Доктор жестом попросил подать ему пластиковый мешок и, получив его, погрузил матку внутрь.

— Это важно?

Сайденхем вздохнул:

— Это вам решать. Скоро вы начнете от меня требовать, чтобы я назвал вам номер телефона убийцы, изучив поджелудочную железу жертвы.

Сайденхем повернулся спиной к трупу. Он, как и подобалось в таких случаях, решил начать осмотр с измерения внутренней температуры тела, но не воспользовался для этого электрическим термометром, как другие патологоанатомы, а вытащил из кармашка портфеля маленький стеклянный, один конец которого был окрашен в синий цвет. Поглядев на термометр, Сайденхем встряхнул его, затем поглядел еще раз и вставил туда, куда нормальные люди термометры обычно не вставляют.

Фотограф скривил физиономию:

— Это обязательно?

Сайденхем, чьи естественные человеческие чувства были задушены еще в зародыше несколько десятилетий назад, состроил удивленную мину и не удостоил фотографа ответом.

— Ночь была холодная? — спросил он, не обращаясь ни к кому конкретно.

— Слегка подморозило, — тут же отозвался Джонсон. Сайденхем огляделся с таким вниманием, будто рассматривал инфракрасную часть спектра.

— Да и сейчас не слишком жарко, не правда ли? — заметил он и извлек термометр на свет.

Взглянув на него, доктор записал температуру и сунул термометр обратно в футляр.

— Вы что, даже не вытираете его? — удивился фотограф.

— Чего ради? — абсолютно серьезно отозвался Сайденхем. — Даже если у нее был СПИД, следующему пациенту на это ровным счетом наплевать.

После этого он разрезал веревку на шее убитой сантиметрах в десяти от узла и, бросив на нее прощальный взгляд, опустил в пластиковый мешок, поданный одним из судебных медиков.

Сайденхем, стоя перед трупом, делал какие-то пометки в блокноте и командным голосом, не терпящим возражений, отдавал отрывистые приказы фотографу. Тем временем Уортон обратилась к Джонсону:

— Полагаю, настало время поговорить с тем парнишкой, который обнаружил тело.

Джонсон сам удивился, почувствовав удовольствие оттого, что может возразить своей бывшей коллеге. Тем более что возразить было что.

— Вы, конечно, можете поговорить с ним, но сомневаюсь, что услышите в ответ что-либо вразумительное.

Каким образом, подумал Джонсон, это красивое лицо с тонкими чертами и соблазнительным ртом, возможно несколько большим, но от этого еще более сексуальным, может в один момент превратиться в уродливую гневно-подозрительную маску?

— Что вы хотите этим сказать?