Пир плоти

У Айзенменгера накопилась куча всевозможных дел, которыми он не спешил заняться. При этом директор музея был страшно занят. Сказать, что профессиональные обязанности Айзенменгера разрывали его на части и доводили до полной прострации, было бы неправдой. В отделении, конечно, не хватало одного консультанта, и руководство школой никак не могло подыскать человека на это место (во многом из-за репутации Рассела), но музею выделили двух ординаторов, и это делало жизнь директора более или менее сносной. Время от времени Айзенменгер испытывал угрызения совести из-за того, что ему приходится до предела загружать практикантов работой — устав колледжей ее величества со свойственным им лицемерием категорически запрещал это делать. Однако совесть еще не замучила его настолько, чтобы жить и трудиться стало невмоготу. Практиканты занимались препарированием, и через их руки проходил весь материал, поступавший в музей. Только после этого новые экспонаты попадали к Айзенменгеру или Расселу. При этом от ординаторов требовалось лишь удостоверять правильность диагноза и осматривать тела на предмет случайно пропущенных метастазов в лимфатических узлах или иных незначительных отклонений.

Итак, в музее произошло убийство. Итак, девушку выпотрошили и подвесили к потолку. Итак, полицейские рыскали по всему зданию, как чесоточные клещи. Итак, он был одним из подозреваемых.

Итак, итак, итак.

Все это из какого-то дальнего уголка сознания нашептывала ему Тамсин.

— Там много крови?

Голос, вторгшийся в его мысли, звучал с возбужденным придыханием — прямо как во вчерашнем триллере по телевизору.

Профиль Софи Штернберг-Рид можно было бы чеканить на золотых монетах, и Айзенменгер никак не мог поверить, что столь неземная красота досталась непроходимой тупице. При этом Софи с завидной регулярностью демонстрировала свои умственные способности. Ко всему прочему, природа наградила ее голосом четырнадцатилетней девочки. Хорошо еще, что она не была патологоанатомом.

— Да, хватает, — отозвался Айзенменгер.

— Наверно, в музей пробрался злоумышленник, да?

Этого Айзенменгер не знал и не хотел знать, но зато он знал самый безопасный ответ:

— По всей вероятности.

Софи была высокой блондинкой с длинными, идеально прямыми ногами. Ее шикарные волосы превосходно гармонировали с почти наивным выражением лица, которое, очевидно, было призвано вводить в заблуждение подстегиваемых гормонами охотников за женскими прелестями. Впрочем, благодаря своему интеллекту Софи с легкостью удавалось избегать расставленных сетей, даже не успев толком осознать, что они вообще были расставлены.

Айзенменгер объявил, что их ждет работа, и Софи приникла к окулярам микроскопа своими длинными ресницами.

— Тут ведь воспаление, да? — спросила она несчастным тоном. — Почему бы не придумать для него какие-нибудь особые пометки?

У нее были блестящие голубые глаза, за которыми, увы, не скрывался столь же блестящий ум.

— У нас есть специальные красители. — Айзенменгер знал, что последует за его фразой.

— Да? Какие?

— Цитокератин и CD 45. Они, по меньшей мере, дают понять, что перед нами не овсяноклеточный рак.

Ее лицо вытянулось. Господи, неужели она опять будет рыдать?

— О! — произнесла она. — Вы хотите сказать, что они здесь должны быть?

Он слегка кивнул, не уверенный, какая реакция за этим последует. Софи имела обыкновение ни с того ни с сего впадать в отчаяние — состояние, которое у нее неизменно сопровождалось слезами. На этот раз, слава богу, она нашла в себе силы сдержаться.

— Из меня плохой специалист, да?

— У вас просто нет опыта.

Было видно, что такой ответ ее не успокоил.

— В следующем месяце у меня РОУ.

Региональная оценка успеваемости ординаторов проводилась ежегодно. Неуды (случалось и такое) портили настроение заведующему региональным аспирантским отделом, а испорченное настроение заведующего, разумеется, не предвещало ничего хорошего и для аспиранта, и для его руководителя. Айзенменгер сделал вид, что не сомневается в успехе Софи.

— Я уверен, профессор Рассел не станет вас заваливать.

После этой, казалось бы, совершенно невинной фразы с Софи начало твориться что-то невообразимое. Ее охватили страх и трепет. Девушка застыла на месте, словно Айзенменгер произнес нечто неприличное.

— Софи, что с вами?

Она решительно замотала головой:

— Ничего.

Выпрямившись во весь рост, она собрала препараты, которые принесла для проверки.

— Я прослежу, чтобы все необходимые пометки были сделаны.

Прежде чем Айзенменгер успел что-нибудь ответить, девушка вышла. Он озадаченно посмотрел ей вслед, но тут прозвенел телефонный звонок, и голос Гудпастчера мигом прогнал все мысли о Софи.

— Гудпастчер? Где вы? В музее черт-те что творится…

— Я ужасно сожалею, доктор. У меня несчастье. У жены был удар.

Айзенменгер замолчал, подыскивая слова, а куратор между тем продолжил:

— Она потеряла сознание. Доктора говорят, что у нее было кровоизлияние в мозг. Я сейчас в отделении интенсивной терапии.

Голос Гудпастчера был совершенно потерянным. Айзенменгер хотел выразить куратору свои соболезнования, но тот уже перешел к насущным делам: