Пирамида

«Высшая мера» все еще «стучала в мое сердце», да и не только она, а и другое, о чем частично удалось здесь сказать. И когда в начале собрания произошла заминка — никто не решался выступить первым… — я поднял руку и попросил слова. Извинившись за то, что выскочил первым, я заявил, что очень уважаю и люблю эту газету, но именно потому и вынужден констатировать с грустью, что счет у нас с «Литературной газетой» 2:4. Не в нашу общую пользу. То есть из шести материалов, написанных специально для нее, напечатано только два, а четыре возвращено, причем среди этих четырех — повесть, над которой я работал в общей сложности около года, причем половину срока — по конкретным заданиям редакторов. И дело не в том, что я не получил за свою работу ни рубля — хотя можно ли представить себе рабочего, которому не платили бы зарплаты за полугодовую работу? — дело в том, что зло осталось безнаказанным, добро не поддержано, и по меньшей мере один честный человек в результате уже очень серьезно пострадал. И почему это все происходит? Разве есть что-нибудь вредное в этой повести, разве есть в ней неправда? И ведь почти все сотрудники газеты отзывались о ней положительно. В трех других ненапечатанных очерках нет такой остроты, как в повести. Допускаю — в них форма не совсем соответствует той, что принята в газете; но разве так уж необходимо стремиться к тому, чтобы все очерки по форме были единообразны?

Некоторые из выступавших потом меня поддержали, но главный редактор в заключительном слове говорил жесткие слова явно в мой адрес, хотя и не называя меня конкретно.

Мне же хотелось добавить, что правду враги и так знают, а замалчивание (ее особенно) помогает нашим самым страшным врагам — внутренним, то есть всем тем, кто злоупотребляет властью и положением ради корыстных целей, — эксплуататорам, циникам, ренегатам, хищникам. Разве это не так? Хотелось сказать, что эти, внутренние враги, словно раковые клетки в организме, безудержно разрастаются именно в атмосфере замалчивания, а внешние наши враги это хорошо знают и радостно ждут, когда наступит летальный исход. II еще хотелось добавить: где это видано, чтобы вместо диагноза и лечения врач надевал больному розовые очки и уверял его, что он абсолютно здоров?! Ведь ясно же, что есть только один способ улучшить жизнь — посмотреть ей в лицо…

Правда, иногда такое все же говорилось теперь. Иногда даже об этом писали в прессе. Но ничего, в сущности, не менялось.

ПИСЬМО

В мае 1982 года вернули сразу две рукописи, из двух издательств. Обе представляли собой сборники повестей и рассказов. Один из них включал и «Высшую меру». Вернули, естественно, с отрицательными рецензиями.

Год я переживал, приходил, как говорится, в себя, но потом интересная мысль пришла в голову. В новый сборник, отданный опять в уважаемое издательство, включил я повесть и два больших рассказа, которые уже были опубликованы и стяжали кое-какие лавры. Причем авторитетные.

Ни рецензент, ни редактор, конечно же, откликов не читали, а если и читали, не помнили. Да ведь и то правда: давно книжка первая вышла.

И как же любопытно было теперь читать их полный разнос того, что когда-то так лестно для меня оценивалось в центральной прессе! Любопытно, но и грустно, конечно. «Как же тем-то приходится, у кого нет моих козырей? Как же молодым-то нашим? С такими рецензентами, с такими редакторами…» — думал я.

И решил писать письмо. Можно бы, конечно, просто сходить к какому-нибудь начальнику, пожаловаться, рассказать. Но у нас документы любят. Которые можно к «делу» подшить.

Значит, надо составить умный, доходчивый документ. Этакую, увы, жалобу. С ней и идти.

Главный замысел: сопоставить. Во-первых, что говорится с трибун о «работе с молодыми», с одной стороны, и что на самом деле происходит — с другой.

Во-вторых: что пишет центральная наша пресса по поводу некоторых произведений, и что — «внутренние» рецензенты и редакторы.

Как хочется и письмо здесь привести полностью! Два месяца с лишним я его сочинял — как раз повесть написать можно бы. Переделывал несколько раз. Двадцать с лишним страниц получилось.

Да, нельзя не процитировать его, хотя бы совсем немного. Ведь это — тоже документ…

«Мне нравится этот рассказ… В нем ярко и точно написана заводская среда — не только шум и грохот моторов, скрежет конвейера, запах подгоревшего масла, теплые и упругие волны нагретого работой воздуха, но и те короткие общения между мастеровыми за конвейером или в курилке… Все это написано умело, рукой уверенной и, главное, правдиво до последней степени… Эта, казалось бы, непонятная радость, это чувство бескорыстной симпатии к мотору-«подкидышу» и есть та рабочая совесть, которая движет поступками истинно мастерового человека…»

Но что это? — думаете, наверное, вы, прочитав. Где же тут разнос? Да ведь не из внутренней рецензии это и не из редакторского заключения — из прессы. Опубликованный сначала в журнале, а потом вошедший даже в книгу критических статей, отзыв одного из самых уважаемых наших писателей.