Пирамида

И роль положительного героя, костюм правдолюбца, который он так неловко носил, потому и вызывали у меня порой иронию, что они были действительно ни к чему. Каспаров напяливал этот костюм потому, что боялся: без него все увидят, какой он на самом деле слабый. Как не соответствует он своему волевому, бескомпромиссному чекисту-отцу. И грустно мне было потому, что не понимал он: слабость его — на самом деле его сила. Но он принимает ее за слабость.

ЛЕТЧИК ТИХОНОВ

Вот почему не случайно было встретить вокруг Каспарова людей добрых, порядочных и открытых. Таких, как жена, Алла, или его свояк, Юрий Тихонов, летчик, который тогда достал билет в Москву, а потом отвез на своей машине в аэропорт.

Он оказался человеком удивительно обаятельным. Скромный, немногословный, он прямо-таки излучал приветливость и ни в какой маске не нуждался. Есть такие счастливые люди: то, что для других проблема, вызывает бесконечные сомнения и рефлексию, для них естественно. Они и не представляют себя в иной роли, и если нужна их помощь, делают все, что нужно, не возводя это в ранг добродетели.

На первый процесс он приехал специально, взяв отпуск за свой счет.

— Было очень жарко, — рассказывал он. — Судья Джапаров зевал, а Клименкина рвало, когда объявили смертный приговор. Джапаров и не слышал, что там свидетели говорили. Подтасовка свидетелей была явная. Адвокат сказал коротко, что Клименкин невиновен, тогда прокурор Джумаев ему говорит: слушай, ты туркмен, я туркмен, что, мы не поймем друг друга? Процесс велся на туркменском языке, Джапаров переводил лишь изредка. Этот толстый старый человек только и думал небось о том, как бы скорей идти чай пить… А процесс был показательный, полный зал набился битком, человек триста. Какой же воспитательный смысл? Когда Виктора выводили, мать бросилась к нему, капитан ее оттолкнул, она упала в арык, ударилась о камень, потеряла сознание. Все уехали, адвокат поехал в ассенизаторской машине, другой ему не досталось. Попутная была… Так все было ясно, что я уверен был: после того, как Виктор поедет в Москву, расскажет все, Клименкина освободят. Ну, второй процесс — на доследование, ладно. В конце концов преступников истинных нужно ведь найти. Странно было только, что Клименкина не освободили до суда… На третий процесс специально отпуск взял. Ходил на каждое заседание. Если честно, то веры в правосудие не осталось совсем. Истинных преступников и не искали! По-моему, так: что они хотят, то и воротят. Добиться справедливости, если попал в переплет, практически невозможно. Виктор у нас просто герой. Хотя так, как он, должны бы поступать все. Что случилось с людьми?..

ЕЩЕ СВИДЕТЕЛИ

Да, следов было много…

Рассказывал о «Деле Клименкина» Василий Железнов. Он не вдумывался в мотивы, причины. Он просто смотрел картину, которая разворачивалась перед ним. Он тоже был уверен в невиновности Клименкина, а то, что происходило, воспринимал как детектив по телевизору или в кино. А точнее — в театре. Он не думал, как и почему. Он воспринимал данность. Он переживал, конечно, сочувствовал, он и встал бы, не колеблясь, на защиту справедливости, если бы знал как. Да где ж тут встанешь. Против вооруженных охранников, против людей, облеченных регалиями власти.

Делилась своими, не совсем схожими с каспаровскими впечатлениями Алла, его жена. Она не смогла говорить спокойно, сомнений в невиновности Клименкина у нее не было никаких с самого начала, фантасмагория бесконечных процессов, писем, протестов, поездок мужа, приездов корреспондентов и адвоката была для нее как жуткий нескончаемый сон.

В один из вечеров мы втроем направились к ее знакомой, Люде, которая была на третьем процессе, возглавляемом Натальей Гурьевной Милосердовой.

Люда, вспомнив о переживаниях тех дней, расплакалась. «Я никогда не думала до тех пор, что можно так с людьми обращаться! — всхлипывала она. — Милосердова — член Верховного суда республики! А я думала, у нас невозможно такое. Как она на Светлану кричала или на мать! Во что же верить теперь?» Конечно, веры в наш справедливый суд у Люды не осталось, как и у многих присутствовавших на том, третьем процессе, возглавлявшемся Натальей Гурьевной Милосердовой.

Ну как же можно все это не опубликовать? — думал я. Ведь именно замалчивание несправедливостей всегда способствует злу, оно лишает возможности сопротивления ему нормальных, здоровых людей. Именно тот, кто замалчивает правду, и есть на самом деле самый злостный преступник! Верно, что правда многозначна, подчас противоречива, но именно замалчивание делает ее однозначной, выгодной конкретно кому-то, а стало быть, превращает в обыкновенную ложь.

Так думал я, и праведный пыл горел во мне. Много было следов, очень много, и я видел, что они ничуть не изгладились за прошедшее после процессов время. Я записывал тщательно все, что говорилось, чтобы разобраться потом в Москве, не поддаваясь, конечно, эмоциям тех или других, имея, однако, свидетельства из первых рук.