Пирамида не-творчества. Вневременн'aя родословная таланта. Том 1.

• «В Казани (1841–1845 гг.) у Льва Толстого (1828–1910) был учитель и гувернер С.Томас, который и подготовил его к поступлению в университет. В университет в то время молодые баричи поступали очень рано, кто 14-ти, 15-ти, кто 16-ти лет, – поступали не из гимназий, как теперь, а прямо из классной помещичьего дома, где большинство получало, разумеется, подготовку очень сомнительную. Впрочем, и в стенах высшего учебного заведения наука не находилась в особенной чести, и смело можно спросить себя: была ли она на самом деле? Разумеется, читались лекции и внешний вид научности соблюдался; но далее, глубже не забирались ни профессора, ни студенты… Громкие названия факультетов, вроде морально-политического, и предметов, как например, эстетика, не должны смущать читателя: хороших профессоров, особенно в провинции, или совсем не было, или они должны были молчать, ограничиваясь чтением записок, тщательно рассмотренных, проредактированных, процензурованных и прочее… Поэтому-то атмосфера ненужности, одинаково понятной и для профессоров, и для студентов, наполняла собою университетские аудитории и кабинеты; не слышалось живого слова, не видно было горячего увлечения, и чем-то затхлым и скучным отзываются и наука, и лекции того времени. Даже даровитые юноши, обладавшие жаждой познания и рвавшиеся к источнику истины, быстро охладевали, переступив университетский порог… Лучшим из факультетов в Казани был, по-видимому, математический, где подвизался в то время Н.Лобачевский, но Лев Толстой несколько неожиданно поступил на факультет восточных языков. Случилось это в 1843 году, когда будущему писателю исполнилось всего 15 лет…» (из очерка Е.Соловьева «Л.Толстой, его жизнь и литературная деятельность», Россия, 1894 г.). «…Лев Николаевич Толстой, хотя и получил по арабскому языку на экзамене в Казанском университете пятерку, хотя и удивил своими математическими способностями самого Лобачевского, не был даже троечником… Он не увлекался арабским, турецким языками… Восточные языки тогда учили так, как учили арабскому языку в дальних медресе Бухары: через язык проламывались, не считаясь с его духом, изучали так, как будто идет погоня через лес или, вернее, человек, завязший в болоте, вытаскивает с трудом свои ноги. Рядом читал лекции молодой профессор-юрист, лекции которого привлекли молодого графа… В 1845 году, 25 августа, из Казани, робея, Толстой пишет Татьяне Ергольской (опекунша, пос-ле смерти родителей – Е.М.

), сообщая ей решение, которое не смог выговорить лично. Надо было признаться, что два года пропали даром и он не выполнил того, за что взялся…. На юридический факультет Толстой попадает к профессору Мейеру» (В.Шкловский, СССР, 1963, 1978 гг.). «…Учился он очень неудачно, главным образом потому, что перескакивал от предмета к предмету, не зная, на чем ему остановиться. В 45-м году мы видим его уже юрис- том, но и здесь дело не пошло. Он заинтересовался лишь на несколько месяцев лекциями профессора Мейера по государственному праву и взялся даже за самостоятельное сравнение «Духа законов» Монтескье с «Наказом» императрицы Екатерины, увлекся этой работой, а потом вскоре остыл и к ней… Профессорские двойки, единицы и нули говорят нам лишь о том, что никогда настоящего интереса к университетской науке Толстой не питал и что самолюбие его в это время было направлено совсем на другое, нежели на академические лавры, получение которых и теперь-то не представляет никаких особенных трудностей для обеспеченного человека, а 40 лет тому назад было и еще того легче…» (из очерка Е.Соловьева «Л.Толстой, его жизнь и литературная деятельность», Россия, 1894 г.). Причину своего ухода из Казанского университета сам Лев Толстой считал принципиальной: «Меня мало интересовало, что читали наши учителя в Казани». Его жена, Софья Андреевна, не ограничивалась Казанским периодом его жизни: «Ему всегда было трудно всякое навязанное другими образование»;