Пирамида, т.2

– Ограбления могил с их драгоценной погребальной утварью заставили жрецов хоронить знатных клиентов в хитроумных, лабиринтного типа, тайниках. Во всяком случае халиф Мамун, усердный искатель Хеопсова клада, по миновании еще восьми веков и лишь через пролом добравшийся наконец до заупокойного саркофага, не обнаружил там ни хозяина и его сокровищ, ни следов надругательства или ограбленья. Надо полагать, что, обладая лучшим воображеньем, нежели у предшественников, создатель пирамиды заранее распорядился закопать его где-нибудь поглубже, попроще и понадежнее. Пример, казалось бы, достаточно ярко иллюстрирует, что чем могущественней деспотия, заставляющая общество самопрограммировать свой юридический и нравственный рабский статус, тем грозней взрывается народное долготерпение. К сожалению, здесь налицо лишь типичный для тогдашнего строя на скрещении нескольких бурь сводный миф о происшествии, которого в сущности не было. Опять же не лишено вероятности, что сама по себе тягостная для населения постройка пирамиды явилась по традиции религиозной повинностью народной перед земным воплощением солнца в лице фараона, милосердно воздвигавшего самому себе храмовую гробницу для их же благоденствия в веках. Из понятных намерений придуманный вами эпизод тем еще неправдоподобен, что в отличие от нашего с вами отечества, где приезжего негра приглашают фотографироваться на троне императоров российских, в ту эпоху патриотические умы вряд ли позволили бы иноземному рабу учинять самосуд над сыном солнца да еще за чертой заката. Хотя народ и владеет безграничным правом на жизнь своего монарха, нельзя передоверять суд и расплату с ним, пусть провинившимся, озлобленному иноплеменнику... Словом, для нации не могут пройти бесследно описанные вами забавы, совершаемые грязной рукой. Судя по практике недавних времен, история приписывает величие не только создателям, но разрушителям, казалось бы, неприступных царств, на деле же они суть лишь камни, которые несет в своем русле река времени, удаляя одни, чтобы дать место другим... Потому и представляется немыслимым публичное, на глазах у нищей и суеверной, но грозной и восторженной черни

растерзание обожествленного монарха, – заключил опальный профессор, с сердцем захлопнув гроссбух своей памяти.

– Как раз наоборот, – попытался уличить старика в очевидных противоречиях оправившийся Вадим, – именно восторженное поклонение толпы перед мертвым тираном плохо вяжется с только что установленным вами же ограблением царских могил, обусловленным социальной подоплекой, когда явное бессилие небес помочь в нужде толкало людей на мстительное святотатство.

И тотчас же не на шутку оскорбившийся старик с колючей резкостью обрушился на оппонента, приписывая ему порочное и якобы особенно в искусстве прижившееся у нас односезонное мышление лишь вширь, по горизонту злободневных интересов, а не по вертикали последовательного развития с учетом всей совокупности не только материальных, но и духовных обстоятельств, в которых мужала и вызревала нация.

– Вы принесли мне на отзыв юношескую пробу пера, исполненную единым махом, без черновиков, без проникновенья в суть эпохи... зато, правда, и без орфографических ошибок. Не сетуйте на старика за суровую оценку сочинения в стиле модного ныне социалистического реализма, то есть исторического предвиденья на час, на неделю, максимум на год вперед. И если Дизраэли говорил, что бывает ложь, бывает наглая ложь и бывает статистика, на которой построена наша доктрина, то что он сказал бы про социалистический реализм, который строится на предвиденье максимум на год – на два вперед, чтобы не расстреляли? – невозмутимо произнес свой приговор судья. – Однако повесть ваша обладает и жизнеопасными достоинствами с настолько прозрачным намеком на переживаемую нами современность, что в наши дни и за бутафорского Хеопса могут поставить к стенке. Если всего этого не было в Египте, то тем лучше для Египта. Слишком яростно и разнообразно у вас чернь оскверняет мумию вчерашнего божества. Признавайтесь-ка, товарищ, Диодорова туманная обмолвка или гробница галикарнасского царя навеяла вам тему пирамиды? – жестоко проскрежетал старик. – Величие идей мерится не количеством покойников и развалин, а валютностью духовных благ, открывающих обществу взлет в простор чистого неба, для чего необходимы крылья...

Не только имя ученого или симпатичная сама по себе чета, но и крохотный, среди немолчного грохота событий островок тишины, куда занесла его судьба, – все кругом располагало к доверию.

– Ну, с помощью Хеопса я немножко предупредить хотел, – простодушно раскрылся Вадим, – что на одном-то испуге дольше сроку не продержишься, пожалуй. В том смысле, что часовые с ружьями никакую могилу от послезавтрашних, даже безоружных потомков все равно не устерегут.