Пиранья

– А зачем вы врете мне сейчас? Ну, ладно – на освидетельствовании перед выпуском вы врали, чтобы получить аттестат и разрешение учиться и жить вне пределов интерната. Вы врали врачам – я это понимаю и знаю, зачем, но мне врать не нужно. Вот это, – Лена вынула из портфеля взятое в архиве дело и чуть потрясла им, – вот это дело о гибели ваших родителей. Закрыто по причине смерти подозреваемого. Ваш отец зарезал мать и зарезался сам, вы, к сожалению, были в соседней комнате, он не знал об этом. А вы все видели в дверную щель – так? Но отложился в вашей памяти не сам процесс убийства, а только рука отца с зажатым в ней охотничьим ножом. Вы все видели – но запомнили четко только это. И именно эта картинка на какое-то время заслонила вам все воспоминания. Со временем вы поняли, что выжить в интернате среди психически неполноценных не сможете – там были тяжелые инвалиды, а вам даже разрешили учиться в местной школе. Вы рассказали об этом эпизоде своему врачу – представили дело так, словно больше ничего не помните. А врач решил применить к вам сеансы гипноза. Да, для этого нужно было разрешение – но у вас-то опекуном значилось государство, так что никаких нарушений, все в порядке – в интересах пациента. И во время такого сеанса врач сделал запись с полным описанием убийства и самоубийства. Но, разумеется, никто этому не придал никакого значения – в нашей стране вообще в сеансы гипноза верят мало. Так и случилось, что вы смогли укрываться за привычной картинкой, а окружающим рассказывали жалостную историю о травле в интернате. На самом же деле вы и сама могли затравить кого угодно. И подтверждение этому – убитый вами Гаврилов. Вы не только лишили жизни хорошего человека, вы оставили без отца собственного ребенка.

Веткина, до этого момента сидевшая словно в прострации, вдруг подалась вперед:

– Пришли результаты ДНК?!

– Пришли. Вам стало легче? Отец вашего будущего ребенка – Антон Гаврилов, которого вы отправили на тот свет таким изощренным способом. Не представляю, как вы будете с этим жить.

– Точно так же, как жила со всем остальным, – совершенно спокойно отозвалась Веткина. – Мой ребенок будет расти в детском доме – ну что ж, такая судьба. Я выжила в более страшном месте, так что знаю, что это возможно.

Лена невольно вспомнила тот ужасный воздух, пропитанный страхом, болью и отчаянием, крики пациентов где-то на втором этаже, лязганье металлических решеток между отделениями и синие железные двери палат с открытыми глазками для обзора. Да, выжить в таком месте девочке было трудно. Но она справилась с этой задачей, хоть и превратилась в результате в чудовище.

– Как вам удалось уговорить Карманова придерживаться вашей версии? Он ведь ничем вас не выдал, разве что по мелочи? Говорит как по бумажке, словно выучил текст.

Веткина вдруг выпрямилась и насмешливо посмотрела на нее:

– Неужели вы так и не поняли? Ветал в душе очень сентиментальный и добрый дурачок, это же невооруженным взглядом видно. Я сказала ему, что это его ребенок. Сказала, мол, вали на меня, я беременная, много не дадут, выйду – буду тебя ждать. Он и повелся, дурак, лепил на допросах и очных все, как договаривались.

Лена подумала, что ослышалась, потому что ничего более чудовищного сама бы не выдумала:

– Так вы… знали о своей беременности до задержания?

– А как вы думаете? – усмехнулась Веткина, машинальным жестом положив руку на живот, который был уже хорошо виден под свободным темно-зеленым платьем. – Конечно, знала. Не была только уверена, кто отец, но Веталу зачем это знать? Он думает, что отец – он. И я вас прошу, не говорите ему ничего.

Лене вдруг показалось, что Веткина за время следствия изменилась не только внутренне, но и внешне. Из неуверенной, запуганной и всего боящейся девушки она вдруг превратилась в наглую, циничную, все хорошо продумавшую хищницу. Скорее всего, она была такой всегда, просто умело маскировалась в зависимости от своих потребностей. Она сумела обвести вокруг пальца Карманова – сделала это так тонко, что тот и не понял, что это не он главный, не он «может», а им манипулирует женщина, подчиняет, использует и вкладывает в голову те мысли, которые на самом деле принадлежат ей. И возомнивший себя богом Карманов даже не понял, что во всей этой ситуации единственное решение, которое он принял сам, это убийство итальянца и двух случайных людей. Даже то, что Веткина якобы подчинялась ему и наносила ножевые удары, «чтобы быть связанными накрепко», было ничем иным, как ее игрой. На самом деле ей тоже просто нравилось убивать.