Пирог из горького миндаля

Вот дед – тот всегда меня любил. Ну то есть как – всегда… Он полюбил меня, когда ему это потребовалось. Втемяшилось в старческую башку, что он нуждается в продолжении рода. Под родом, само собой, следовало понимать исключительно Прохора Савельева.

Думаю, он сожалел, что не способен размножаться один. Раиса ему все только портила.

Взять хоть его сыновей. Уже в четырнадцать лет я понимала, до чего они его бесят. Даже не знаю, кто сильнее – Юрий, вечно закованный в корсет собственных страданий, или скользкий придурок Вениамин.

Юрка и Венька, два семейных огорчения. И на их фоне – я! Красивая! Похожая на деда! Вот что главное. Прохор соглашался признавать равными только тех, кто был слеплен из одного с ним теста.

Конечно, надо смотреть правде в глаза: больше прочих он выделял не меня, а Пашку. Но и у меня были неплохие шансы, если бы все не закончилось так, как закончилось.

И это был первый раз, когда судьба ограбила меня.

Помню, дед стоит над телом, а лицо у него серое, как цемент, и одной рукой он отпихивает цепляющуюся за него жену, а другой машет на нас и кричит: «Вон! Все вон!» Я пыталась подойти к нему, но он выгнал и меня.

Мой второй шанс выпал, когда Раисе пришло время умирать. Кто ухаживал за ней перед смертью? Я.

Не могу сказать, что мне это тяжело далось – все-таки бабка до последнего была в сознании и обслуживала себя сама, так что я торчала в ее хате в основном затем, чтобы мать не приставала ко мне с нотациями. Ей, видите ли, некогда следить за старухой. У нее пылкий роман – в ее-то возрасте! А Раису нельзя оставлять одну. Вдруг она упадет, станет мучительно умирать, кошки объедят ее лицо… бла-бла-бла!

Никаких кошек у бабки отродясь не водилось. Но у моей матери не голова, а рама для воображаемых картин. Никакими фактами не замалевать нового живописного полотна. Сказано, объедят – значит, объедят! И соседи проклянут бессовестную Людмилу, не позаботившуюся о единственной старенькой тетушке.

Ключевое слово тут – «соседи». По убеждению маменьки, жить надо так, чтобы ни одна соседская сволочь не могла сказать о тебе дурного слова.

Однако я не слишком сопротивлялась. По-моему, все складывалось как нельзя лучше. Раз уж я все равно в очередной раз осталась без работы, можно провести ближайший год, опекая полоумную бабку. Оплата – дом. По-моему, справедливо. Я прошерстила сайты с объявлениями о продаже недвижимости, и когда осознала, сколько может принести литвиновская хата, у меня мурашки побежали по коже. Нет, я всегда понимала, что дед хорошо устроился. Но чтоб настолько!

За эдакое наследство можно и бабку потерпеть.

Тем более Рая вела себя тихо. Разжирела, конечно, до безобразия. Мне приходилось помогать этой потной туше выбираться из кресла и спускаться в сад (я все боялась, что когда-нибудь ступеньки провалятся под ней). Русая коса поседела, но стричь ее бабка отказывалась наотрез. «Всю красоту мне срежешь!» Господи, как я хохотала! Всю красоту, вы только подумайте! Сидит эта плесневелая жаба в двух шагах от встречи с Создателем и квакает о прекрасном!

При бабке, понятное дело, я вела себя тихо. Газетки ей читала. Ездила в город, чтобы купить гипс: у нее осталась привычка лепить фигурки, которые она высушивала, тщательно раскрашивала и расставляла по полкам. И еще бесконечные вазы и кувшины. Входишь в кладовку, а все полки забиты кривобокими уродцами!

Бабуля тихо догнивала в своем закрытом мирке, точно улитка в раковине. Я преисполнилась уверенности, что все идет как по маслу. Сюрпризов можно не ждать. Когда она изредка все-таки злила меня своим упрямством, я напоминала себе, что передо мной ходячий труп, обремененный недвижимостью. Представь человека покойником – и он перестанет тебя раздражать. Надо бы испробовать это на моей собственной матушке, ха-ха-ха!

А потом Раиса слегла. И за неделю до смерти вдруг ударилась в воспоминания.

Долго же она молчала! Я полгода пыталась выжать из нее хоть что-нибудь, подступалась к ней осторожно, как кошка к голубю… Ни слова! Она замыкалась так, словно это ее рука нанесла смертельный удар. И понемногу я сдалась.

Но тут ее внезапно прорвало. «Речка! – твердила она. – Девочки пошли на речку и едва не утонули… Но ее спас мой оберег! Я всегда верила, что он обладает удивительной силой, Женечка!»

Поначалу я не поверила собственным ушам. Решила, что бабка заговаривается. Я ведь помнила во всех подробностях и события того дня, и собственную бессильную ярость, и ощущение, что чуть ли не впервые в жизни столкнулась с тем, чего мне не преодолеть. Называйте это роком, или кармой, или фатумом, или еще каким-нибудь глубокомысленным словцом. На самом деле оно маскирует лишь один факт: вы лох. Лузер! Вас переиграла тупая и бессмысленная судьба.

«Он столкнул ее с крыши, Женечка… Я видела это своими глазами! Он был дурной мальчик, ты же знаешь…»