Писатель: Назад в СССР (СИ)

Ирина с тревогой посмотрела на меня, потом что-то крикнула Мише, но я уже не услышал ни звука… Острая боль, словно мне в грудь воткнули нож, пронзила сердце, я попытался вскочить. Но не вышло… Ха! Наивный! Будто от инфаркта можно убежать. Не сдвинувшись с места, я начал куда-то падать… Горло мое обожгло, точно я залпом осушил кружку чистого спирта. Я начал хватать воздух ртом, шаря руками, стараясь удержаться на поверхности сознания. Сквозь вату в ушах вдруг пробились голоса:

— Вы шо, бисовы дети, сдурели! — надрывался кто-то. — Угробили пацана?!

— Да брось ты, Михалыч, это ж святое дело! — вяло отвечали другие голоса — хриплые и грубые. — На, лучше сам хлебни…

— Черти! Вы шо, не видите?! Он же ж не дышит! Быстро тащите в медкабинет!.. Уволю нахрен! Шо удумали в рабочее время!

Было очень жарко и шумно. Что-то гремело и лязгало в кромешной тьме. Меня подхватили и понесли куда-то. Сквозь грохот и визг до моих ушей доносилось:

— Вот же разорался, сучий потрох… — это бурчали тащившие меня. — Уволит он… Ага, как же. У нас безработных не бывает, у нас бывает, что работать некому…А молодой ничего — хлебнул знатно. Тока вырубился быстро.

Неужели это работники Дома литераторов?

— Так ты ему чистогана налил! — вторил другой голос. — Водки надо было!

— За вливание в наш дружный цех водкой не обойдешься! Я ж не знал, что его так сразу поведет. С виду-то крепкий, вроде.

Адский грохот и жар отдалились. Стало прохладно. Зрение мое понемногу начало проясняться. Яркий свет лился с двух сторон не слишком широкого тоннеля. Нет, не ЦДЛ это. Чуть скосив глаза, я увидел черные волосатые пальцы, вцепившиеся мне в плечо. Куда же меня волокут эти черти? Из ада — в рай! Неужто заслужил, господи!.. Меня втащили в помещение с белыми, почему-то выложенными кафелем стенами, брякнули на что-то плоское. Ангельски-нежный голос осведомился:

— Что с ним? Током ударило?

— Да не… — забормотали черти, темной массой сбившиеся у входа. — Хватанул лишка…

— Ах вы, пьянь подзаборная! — накинулся на них ангел. — Чтоб вас черти взяли! Выметайтесь отсюда!

— Ангелинушка, — наперебой взмолились те. — Мы же чтим кодекс… В горячем цеху повелось так испокон веку. Не нами придумано, не нам и отменять…

Омахнув меня белоснежным крылом, Ангелина выставила «бисовых детей» прочь. Потом наклонилась, поднесла к моему лицу какой-то сосуд. Резкий запах словно взорвал мой мозг. Я чихнул и закашлялся. Рвотный ком подкатил к горлу. Ангел ловко повернул меня набок и наклонил над металлическим тазиком. Меня вырвало. Потом еще и еще. Наконец, полностью обессилев, я отстранился от тазика и облегченно откинулся на свое жёсткое ложе. Ангелина сунула мне под голову надувную подушку.

— Полегчало? — спросила она.

— Да, спасибо… — простонал я. — Где я? В Раю?..

Звонкий девичий смех раздался в ответ.

— Нет, пока еще на этом свете, — проговорила девушка. — И если спиртягу кружками глушить не будешь, то еще лет пятьдесят точно проживешь, до всеобщей победы коммунизма дотянешь…

Пораженный тем, что ангел говорит о коммунизме, я оперся ладонями в края своего ложа и сел. Голова у меня при этом закружилась. Пришлось зажмуриться и переждать. Когда я снова открыл глаза, то понял, что и в самом деле нахожусь не в Раю, а в обыкновенном медицинском кабинете. Вот стеклянный шкаф с флакончиками и бутылочками. На стене таблица для проверки зрения. Письменный стол, заваленный бумагами. Вешалка в углу — с белыми халатами. Окно, а за ним — голые ветки, царапающие по стеклу.

И хозяйка кабинета ему под стать. Стройная, в ослепительно белом халатике, туго стянутом на талии пояском. Из-под шапочки выбилась русая прядка. В зеленых глазах блестит насмешливый огонек. Нос чуть вздернут. Губы по-детски припухшие… Как же я мог не узнать этого голоса? Тем более — имени. Это же Ангелина Дорохова… Сестричка из нашего заводского медпункта. Блин, когда это было-то! Первая моя любовь… Ну, значит, морочат мне черти голову… Ей же, Ангелине, сейчас должно быть не меньше, чем мне…

— В горячий цех я тебя сегодня не пущу, — сказала она. — Скажи Михалычу, пусть он тебе работу на свежем воздухе подыщет…

— Ага, — усмехнулся я. — В девятом круге, где веет ледяным ветром от озера Коцит…

— Нечего тут образованность свою показывать, писатель, — обиженно пробурчала медсестра. — Прибереги для заводской многотиражки…

— Здорово это у вас получается! — продолжал я. — Чисто театр. Горячий цех, медпункт, многотиражка, коммунизм… То-то Данте бы удивился!

Я осекся. Потому, что увидел собственные руки, которыми опирался о края кушетки. Это были не старческие лапки, с пятнами пигмента на тыльной стороне ладоней, а крепкие загорелые кисти молодого парня. Я поднес их к лицу, уставился на ладони, темные от въевшегося под кожу машинного масла. Сжав пальцы, я осмотрел кулаки… Ничего себе колотушки… Такими рожи можно бить за милую душу! Оглядев себя, я понял, что на мне засаленная роба — так что я недалеко ушел от «бисовых детей», которые были в такой же одежде.

— Эй, ты чего?! — встревожилась Ангелинушка. — Ты не дури!.. Сейчас Натан Семеныч с обеда придет, осмотрит…