Писательские дачи. Рисунки по памяти

Но странно: хотя в книжках сохранялось почти все то, о чем Геннадий Семенович рассказывал на дружеских застольях, и даже многое добавлялось, несмотря на живость языка и на замечательные шаржи-иллюстрации Бидструпа (с которым Фиш подружился и даже принимал его у себя на даче, когда тот приезжал в Советский Союз), — в книжках терялось что-то неуловимо живое. Как канарейка перестает щебетать, если клетку накрыть темной материей, так и скандинавские очерки Фиша, густо разбавленные рассуждениями о тамошних проблемах, переставали «щебетать», тускнели, из них исчезала непосредственность, и всё перешибала идеологическая заданность. Вольнодумство Геннадия Семеновича оставалось в рамках разговоров с друзьями, а писал он — «как надо». Честно отрабатывал возложенную на него партийным руководством задачу — разоблачал загнивающий капитализм. Писал о происках чиновников, о прибылях капиталистов за счет эксплуатации рабочих, об увольнениях, о забастовках. О том, как трудно жить в условиях «загнивающего капитализма», несмотря на некоторые положительные факты.

Не то чтобы он боялся. Острого страха, как при Сталине, не было, но оставались правила игры, которые требовалось соблюдать, как соблюдают правила грамматики: пишут «солнце», а произносят «сонце». Если напишешь «сонце», то в данном случае это будет не просто ошибка, а идеологическая ошибка, и тут грозит не двойка, а куда более крутое наказание.

Все же Геннадий Семенович старался писать так, чтобы можно было кое-что прочитать между строк, по принципу «умный поймет».

Эта игра с властью была в те годы самым обычным делом. Нельзя было только слишком далеко заходить, а тайком или полутайком, между строк, можно было многое. Умные и порядочные так и поступали: писали то, что требуется, а втихаря говорили всё, что хотели. Приходилось как-то подлаживаться к власти, хитрить, чтобы не расстаться с нажитым благополучием, не испортить карьеры детям. Бывшие фронтовики, мужественные люди, в войну от врага не бегавшие, от власти бегали, прятались, отключали телефон, иногда напивались до беспамятства — только чтобы не подписывать подлых писем, не поднимать руку, когда зал голосует «за», не выступать в защиту тех, чьи взгляды разделяли.

Сами над собой иронизировали, повторяя шутку Евгения Шварца: «Порядочный человек неохотно делает гадости».

Отступление.

Когда я прочитала этот очерк о Геннадии Фише в литературном клубе, членом которого состою уже много лет, один писатель сказал, что образу меня получился весьма не полный и к тому же лакировочный.

— 

Вы знаете, например, о том, что у него был сын от первого брака?

Да, знаю: Радий Геннадиевич Фиш. Я не раз встречала его в Доме литераторов. Он был внешне похож на отца. И тоже был писателем. Родился он в 1924 году. Ушел добровольцем на фронт, сражался в морской пехоте. После войны закончил Институт востоковедения, темой многих его работ было исследование художественной литературы Турции. Дружил с Назымом Хикметом, написал книгу о нем. Автор нескольких романов. Думаю, что Геннадий Семенович гордился сыном, но об их личных отношениях я ничего не знаю, а врать не хочу. В Красной Пахре я Радия Фиша ни разу не встречала.

От второго вопроса меня передернуло:

— А почему вы ничего не написали о том, что Фиш был связан с «органами»?

— С чего вы это взяли?

— Да с того, что так беспрепятственно и безнаказанно мотаться по странам с представительской миссией и не писать отчеты в КГБ было в те годы невозможно. Разумеется, Фиш «стучал», это и ежу понятно.