Писательские дачи. Рисунки по памяти

А через год после ее смерти случилось то, о чем мечтал Леонид Михайлович: у почти пятидесятилетних Сережи и Оли родилась двойня. Мальчиков назвали Лёня и Миша. Когда им было три года, Сережа и Оля продали дачу и уехали с детьми в Австрию на постоянное жительство.

А с его Нефертити эта яркая и так резко оборвавшаяся поздняя любовь сотворила чудо: дочь двух поэтов, она всю жизнь стеснялась своего поэтического дара, душила его в себе, а тут он вдруг прорвался и вспыхнул.

Ее стихи, как сама она, свободны, прямодушны и неподдельны.

Сейчас она — автор двух талантливых стихотворных сборников.

«Всё пустей впереди…»

В августе семьдесят девятого умер Константин Михайлович Симонов.

Незадолго до своей кончины он написал:

Умирают друзья, умирают…Из разжатых ладоней твоихКак последний кусок забирают,Что вчера еще был на двоих.Все пустей впереди, все свободней,Все слышнее, как мины там рвут,То, что люди то волей господней,

То запущенным раком зовут…

Знал ли он, что пророчествовал о самом себе? Когда он умер, стали говорить, что не было никакого рака, что Симонова можно было бы спасти, что его неправильно лечили.

Ему было шестьдесят четыре года.

В последний год своей жизни он страшно исхудал, мучительно кашлял. С глубоко запавшими глазами, с обтянутым, почерневшим лицом, но все равно красивый, статный, он выходил на прогулку с женой, Ларисой, и они медленно шли по аллеям поселка, молчаливые, сосредоточенные, очень какие-то спаянные, и здоровались со встречными так, как будто прощались.

Через полгода после его смерти, неожиданно для всех, умерла Лариса, здоровая и крепкая на вид, молодая еще женщина. Что это было? Воля Господня или запущенный рак?

Мне очень нравилась их дочка Саша. Может быть, я еще и потому испытывала к ней почти родственную симпатию, что ее детскую кроватку, из которой она выросла, Симоновы подарили нашему годовалому Андрюше. Эта детская кроватка объединила их в моем сознании.

Саша чувствовала мое расположение, любила, встретившись на аллее, остановиться и поболтать. Манеры у Саши были простецкие, и вся она — невысокая, крепенькая, миловидная — была естественна и непритязательна как девчонка-подросток. И одевалась на даче как придется — джинсы, футболка, разношенные кеды на босу ногу. На их лесистом участке не было ни цветов, ни грядок, зато обитало штук пять подобранных собак, да еще кто-то им подкинул щенка, зная их доброту.

Растила дочку, красавицу и умницу. Назвала ее в честь покойной бабушки Ларисой. Они были как две подруги. Жили постоянно на даче. На работу и с работы Саша гоняла на старой, дребезжащей «ниве». Отвозила и забирала Ларису из школы. Могла бы приобрести машину получше, все-таки дочка знаменитого писателя. Но ей было «по фигу» на чем ездить. Так же, как «по фигу» было наводить марафет, наряжаться, изображать из себя даму.

Этот Сашин «пофигизм» ее и погубил. Долго не обращала внимания на опасные нелады в организме, а когда однажды так, к слову, пожаловалась соседке, Татьяне Александровне Гердт, та ужаснулась и сама отвезла ее к специалисту.

Но время было упущено. Операция не помогла, начались метастазы.

Как же она боролась за жизнь! Как надеялась!

Когда уже и химия перестала помогать, бросилась искать спасения к народным целителям, потом кто-то ей посоветовал обратиться к китайцу-иглоукалывателю, а когда и он не помог, нашла какую-то лабораторию в Нижнем Новгороде, где проводили жуткие опыты — погружали больного в ледяную воду, чтобы раковые клетки погибали от холода. И Саша ездила в Нижний Новгород на эти пытки.

Последний раз я встретила ее в девяносто девятом, ранней осенью, возле калитки ее дачи. Она истончилась и стала еще больше похожа на девочку-подростка, почти сверстницу своей Ларисы. Ей оставалось меньше полугода жизни.

— Я ее потихоньку готовлю, — сказала Саша о дочери. — Я ей всё объяснила про себя, и мы вместе решаем, как ей жить, когда меня не будет.

Все тот же непритязательный, спокойный тон. Как будто о чем-то повседневном. Ей было едва за сорок.

Лариса после ее смерти уехала к своему отцу во Францию, но через несколько лет вернулась. Сейчас у нее свой бизнес — магазин кормов для животных.

Виль Липатов и Таня

В мае семьдесят девятого, умер Виль Владимирович Липатов.

Виль Липатов купил дачу Шнюкова. Кто такой этот Шнюков, какое отношение имел к писательскому поселку — никто теперь не помнит. Говорят, что вроде был не из КГБ, но откуда-то в этом роде. Из внешней разведки, что ли. Ну, в общем, «боец невидимого фронта».

Во всяком случае, все очень обрадовались, что теперь вместо него в поселке появился писатель, да еще молодой и талантливый.