Пища любви

Когда все произошло, Бенедетта вымазала руку в его семени и вытерла ее о корни дерева, чтобы на этом месте снова вырос трюфель.

Крошечный трюфель одарил своим пьянящим привкусом достаточно блюд, чтобы можно было накормить всю деревню. В taglierini, тушеные овощи с меньшим количеством funghi, чем cardoncelli или orecchietti, перед подачей на стол добавили чуть-чуть тертого трюфеля. Потом кормили ногой молодого козленка, куда пошла остальная часть трюфеля, помидоры, майоран и розмарин. В тот вечер на маленькой площади ощущалось некоторое волнение. Смех звучал громче обычного, юноши и девушки заигрывали друг с другом более открыто, было выпито больше вина, а под конец снова заиграли аккордеоны. Бруно не имел ни малейшего представления о том, сколько Густа брала за еду. В ее баре не было ни меню, ни прейскуранта, а электронная касса, наличия которой требовали местные власти, пылилась в углу. При этом Бруно видел, что хозяйка держит в руках толстую пачку денег, время от времени пряча часть купюр в карман фартука, и сделал вывод, что трюфель имел большой успех.

Хавьер сидел за столом в компании друзей. Вместо вина они пили пиво, причем в больших количествах. Бенедетта и Бруно помогали Густе обслуживать столики, уносили грязную посуду, и Бруно заметил, что всякий раз, когда Бенедетта проходила мимо столика Хавьера, там раздавался похабный смех и шутки.

Вдруг Бруно услышал визг. Он огляделся и сразу понял, что случилось. Хавьер позволил себе обхватить Бенедетту за талию. Оба замерли на месте: она, с горящими глазами, отскочила от обидчика, а он громко над ней смеялся. Бруно сжал кулаки и направился к ним. Бенедетта перевела взгляд на Бруно и догадалась о его намерениях. И тогда она обрушила на голову Хавьера большую тарелку, которую держала в руках. Тарелка раскололась надвое. На мгновение все стихло, потом друзья Хавьера захлопали в ладоши и засвистели. Бруно отошел и разжал кулаки.

Поначалу Хавьер робко присоединился к аплодисментам. Потом проследил за взглядом Бенедетты, увидел Бруно, и лицо его стало мрачнее тучи.

Она пришла к нему в комнату, когда Густа уснула, и скользнула под одеяло.

— Ты быстро сообразила, что нужно делать, — прошептал Бруно.

— Просто поняла, что ты будешь его бить.

— Вполне возможно, — согласился он.

— Этого нельзя делать. Обещай мне, Бруно. Если ты его ударишь, он будет думать, что это война. Давай смотреть правде в глаза: он ведь тебя убьет.

— Ты думаешь, он догадывается?

— Он может подозревать. Но до тех пор, пока это не станет очевидным, то есть ясным всем в деревне, он будет убеждать себя, что это пустые сплетни.

— О нас уже сплетничают?

— Конечно. Мы же весь день вместе на кухне. Даже если бы мы были монахиней и священником, все равно бы сплетничали. Но это нам выгодно. Здесь все время о ком-нибудь сплетничают, и чаще всего это оказывается просто пустым трепом. Поэтому люди привыкли не верить слухам. Так что, пока остаются сомнения, они будут верить одновременно и в то, и в другое.

— Как члены совета, которые приходят в ресторан по пятницам и едят только fagiolini[47]?

— Именно.

Местный совет состоял из убежденных коммунистов, как и большинство деревенских советов в этой области Италии. Ни один коммунист не станет в пятницу есть мясо, поэтому по пятницам на кухне osteria в изобилии готовили свежайшую, только что с огорода, фасоль borlotti и блюда с разными видами пасты.

— Если бы Хавьер узнал о нас, он перестал бы тебе надоедать.

— Ничего подобного, — возразила Бенедетта. — Я знаю его всю свою жизнь. К тому же я не хочу, чтобы из-за тебя Хавьер стал плохо спать. Я собираюсь когда-нибудь выйти за него замуж.

— Что? Ты это серьезно?

— Конечно — Она положила руку ему на грудь — Ты же здесь не навсегда, а я не хочу остаться старой девой. Хавьер хороший парень. Выйти за такого — большая удача.

— Я… — Бруно растерялся. Он понимал, что полагалось бы сказать Бенедетте, что он любит ее и хочет остаться здесь на всю жизнь. Но не мог, потому что это было бы ложью. Он считал ее самой доброй и благородной девушкой на свете, он боготворил ее. Она красива и чувственна, она настоящий друг. Но его сердце по-прежнему принадлежало другой. Поэтому он сказал: — Ты удивительный человек, Бенедетта.

— Я знаю. — Она пристроилась на нем и раздвинула языком его губы, как рыбак открывает ножом раковину устрицы — Будем получать удовольствие, пока это возможно.

Бруно думал, что они с Бенедеттой ведут себя достаточно осторожно, но на следующий день у него был довольно странный разговор с ее матерью.