Читаем Письма (1857) полностью

Но Вас я не могу, не должен и не смею осудить ждать и терпеть. Помню, как Вы мне говорили при прощании, что Вам очень будет трудно уплатить, если я не вышлю к сроку. (Говорили Вы мне тогда и другое - как тяжело Вам будет, если я Вас обману). И это меня так мучает, что я решился бы лучше холеру вынесть. Но при расчетах моих теперешних я и не имел намерения заставить Вас ждать и терпеть. Да и сам бы я не мог терпеть и ждать и работать без некоторого обеспечения (ибо 300 р., присланные Вами, в одну неделю ушли на разные выдачи и уплаты, и я сам остался ни с чем). Но здесь есть люди, которые и мне должны. Изредка я получал небольшими суммами, но вот уже целый месяц жду (верного) получения от одного лица 400 р. (мимо всех других получении, н<а>прим<ер> из "Русского вестника" и проч.) и всё не могу получить. В этот месяц я думал, что десять раз успею Вам выслать 134 талера, которые Вам должен, и 170 гульденов, за которые Вы поручились за меня в Hotel, - оттого и мешкал Вам писать, что хотелось послать письмо с деньгами. Но до сих пор не получил ничего. И не я виноват. Но знайте, что при первой возможности, которая, может быть, и очень скоро будет, я Вам тотчас же вышлю, хотя бы пришлось самому себя обрезать.

Но боже мой, если б только дело шло обо мне одном. Никогда еще я не был в таком тяжелом и обязанном положении, как теперь.

Если Вы на меня очень сердитесь и сетуете, то знайте, что я очень наказан. Одна мысль: как Вы обо мне теперь думаете, - приводит меня в исступление. Может быть, не ошибусь, если скажу, что я теперь болен от этого, по крайней мере наполовину.

Думаю, что очень скоро напишу Вам еще и на этот раз письмо будет не пустое. А теперь обнимаю Вас крепко (если Вы всё еще верите в меня хоть капельку) и свидетельствую мое полное уважение Вашей супруге.

Прощайте, добрейший и многоуважаемый Иван Леонтьевич. Разве могу я забыть когда-нибудь, как много помогли Вы мне в минуту тяжелой тоски моей и уныния - Вы, чужой мне, во имя Того, Кто Вас послал!

Я Вам докажу, что и я честный человек, Иван Леонтьевич.

Вам бесконечно преданный

Федор Достоевский.

За помарки в письме извините и не сочтите за небрежность, но иначе и не умею писать.

270. H. M. ДОСТОЕВСКОМУ

15 декабря 1865. Петербург

Посылаю тебе, любезнейший Коля, 1 р. серебр<ом>. Николай говорит, что ты хочешь в больницу. Это очень хорошо, если б только возможно было взяться серьезно.

У меня всё припадки, сильнейшие и так часто, как никогда еще не бывало. Работа идет туго, и сверх того простужаюсь, да и в доме беспорядки.

Одним словом, много скверного.

Твой весь Ф. Достоевский.

15 дек./65.

На конверте: Е<го> в<ысокоблагороди>ю Николаю Михайловичу Достоевскому.

271. M. H. КАТКОВУ

Декабрь 1865. Петербург Черновое

М<илостивый> Г<осударь>

М<ихаил> Н<икифорович>.

Получив, в ответ на письмо мое к Вам из-за границы, (1) 300 руб. в октябре месяце, я счел себя вправе считать, что дело о напечатании моего романа в "Русском вестнике" вполне решено, а вследствие того усердно принялся за продолжение работы. (2)

Но занятый моей работой, я уже не искал никакой другой, а так как я совсем не имею денег и никого теперь, у кого бы я мог занять, для поддержанья меня во время работы, то и впал теперь в совершенную нищету. Извините, что вдаюсь в большие откровен<ности>. Я верил (3) всегда, что Вы человек благородный, хотя и не имею удов<ольствия> (4) знать Вас лично как человека и как <не дописано> Обращаюсь к Вам как литератор к литератору и прошу Вас вникнуть в мое положение. Я не один, от меня зависит отчасти семейство покойного брата моего, которое находится в совершенной нищете и с которым я делю последний грош. Кроме того, у меня есть другие, святые обязанности, которыми я не могу пренебречь. Не имея ни малейших средств содержать себя, истощая добродушие моих знакомых беспрерывными займами, бегая по три дня за каким-нибудь рублем, (5) я в то же время должен работать усиленно и страдаю нравственно: (6) я люблю мою теперешнюю работу, я слишком много возложил надежд и положил свою (7) на этот (8) роман мой, которым занят, а между прочим, беспрерывно отрываюсь от работы, теряю золотое время и с расстроенным духом (а Вы (9) литератор, Вы сами занимались изящной литературой, Вы поймете это!) - должен садиться за вещь, прежде всего поэтическую, которая требует и спокойствия духа и определенного настроения. (10) Я бы давным-давно уже прислал Вам все четыре части, которые у меня уже кончены начерно, в обделанном виде, но не могу по беспрерывным замедлениям в работе все дни и теперь кончаю отделывать (11) вторую... (12) Клянусь Вам, что я не преувеличиваю. Клянусь Вам, что ровно половину м<оего> врем<ени>, а может и больше, я теряю в хлопотах в приискании денег и в дурном расположении духа.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1993. Расстрел «Белого дома»
1993. Расстрел «Белого дома»

Исполнилось 15 лет одной из самых страшных трагедий в новейшей истории России. 15 лет назад был расстрелян «Белый дом»…За минувшие годы о кровавом октябре 1993-го написаны целые библиотеки. Жаркие споры об истоках и причинах трагедии не стихают до сих пор. До сих пор сводят счеты люди, стоявшие по разные стороны баррикад, — те, кто защищал «Белый дом», и те, кто его расстреливал. Вспоминают, проклинают, оправдываются, лукавят, говорят об одном, намеренно умалчивают о другом… В этой разноголосице взаимоисключающих оценок и мнений тонут главные вопросы: на чьей стороне была тогда правда? кто поставил Россию на грань новой гражданской войны? считать ли октябрьские события «коммуно-фашистским мятежом», стихийным народным восстанием или заранее спланированной провокацией? можно ли было избежать кровопролития?Эта книга — ПЕРВОЕ ИСТОРИЧЕСКОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ трагедии 1993 года. Изучив все доступные материалы, перепроверив показания участников и очевидцев, автор не только подробно, по часам и минутам, восстанавливает ход событий, но и дает глубокий анализ причин трагедии, вскрывает тайные пружины роковых решений и приходит к сенсационным выводам…

Александр Владимирович Островский

Публицистика / История / Образование и наука