Письма (1866)

У меня к Вам большая просьба, мой добрый друг Степан Дмитриевич. Не подумайте, однако, что именно из-за этого я принялся Вам писать. Не хочу лгать: повод, действительно, представился кстати, но пишу я Вам по двум совершенно различным причинам: первая из них, не слишком важная, сожаление: повсюду в Германии мы с женой не оставляли надежды встретить Вас или что-нибудь о Вас разузнать, и если бы мы встретились с Вами, мы были бы очень рады; вот уже пять месяцев, как мы живем совершенно одни. Вторая причина - это надежда, что Вы мне ответите. А так как я намерен возвратиться только месяцев еще через пять, письма с родины будут мне очень дороги: воспоминаниями и радостью. Со своей стороны обещаю Вам отвечать вовремя и чистосердечно. Кстати о путешествии - пошло ли оно Вам на пользу? Что до меня, новости я Вам уже сообщил. Что же касается моей просьбы, то вот в чем она состоит: я работаю и буду работать еще месяцев пять, но все мои деньги израсходованы. Кроме суммы (очень незначительной), которая была у меня с собой, Катков выслал мне по первой же моей просьбе 1000 рублей. Но поскольку я не мог еще ничего ему отослать, надеясь отправить сразу половину романа, мне пока очень неловко возобновлять свою просьбу. Я попросил 125 рублей у Майкова, он мне их выслал, но они также истрачены. Однажды, дорогой друг, года три тому, после сердечной дружеской беседы Вы сказали, что если когда-нибудь мне понадобятся деньги, Вы могли бы мне одолжить немного. Сейчас я сказал бы не то, что мне понадобились эти деньги, но что надобность в них срочная - иначе остается только пропасть. Я получу деньги к первому декабря, но сейчас у нас ни гроша, и я отношу в заклад последние свои вещи. Итак, если Вы можете, вытащите меня из затруднения и вышлите 100 рублей, если же это невозможно, пришлите по крайней мере 75 рублей. Я знаю, дорогой друг, что и это представляет некоторую сумму, но пришлите ее, только если Вы можете это сделать. Здесь и речи не может быть о том, чтобы деликатничать. Со своей стороны, уведомляю Вас на всякий случай, что я Вам их верну к рождеству, но не раньше, учитывая мою отдаленность. Словом, если Вы можете мне помочь, сделайте это, не теряя ни минуты, ибо, не будь я в нужде, я бы никогда не высказал этой просьбы.

Пишу Вам второпях, хотя настрочил уже довольно длинное письмо. Правду сказать, я в некотором расстройстве, а именно: 1) не могу работать по вечерам, опасаясь припадка; 2) меня очень тревожит будущее: мне надо написать что-нибудь, что не было бы плохо, иначе, без денег, невозможно предстать перед своими кредиторами, а только им я должен по меньшей мере 3000 рублей. С другой стороны, мне надо до тех пор здесь жить. Может быть, мы переберемся в Италию; хотя Женева удобнее для нас: жизнь здесь дешевле, чем в Париже, а доктора, как и акушерки, говорят по-французски, а это важно. Дорогой друг, напишите мне со всей определенностью, что думаете Вы вот о какой идее: не лучше ли было бы для меня (для моего здоровья, для моей падучей) оставить Петербург и перебраться в Москву? Я сам хорошо знаю, что Москва немного лучше, и мне кажется, я Вам уже об этом говорил, но я хотел бы знать, действительно ли этого "лучше" достаточно, чтобы оправдать переезд. Что скажете Вы - пусть только в самом общем смысле?

До свидания, обнимаю Вас от всего сердца. Еще раз поклон от Анны Григорьевны и мое дружеское рукопожатие.

Искренне Ваш Ф. Д<остоевский>

Р. S. Если я не обращаюсь с подобными просьбами к своим родным, то это потому, что моя тетка дала мне три года тому 10000 рублей на мой журнал и что брат мой по смерти остался должен Ал<ександру> Павловичу по меньшей мере 4000 рублей, а может быть, и все 6000.

Ф. Д<остоевский>

325. С. Д. ЯНОВСКОМУ

1 (13) - 2 (14) ноября 1867. Женева С французского:

Женева, 1-го/13 ноября 67.

Добрейший, незабвенный друг мой Степан Дмитриевич,