Письма 1886-1917

Обнимаю Вас крепко, как и люблю.

Ваш К. Алексеев

Стахович очень хвалит первые четыре картины «Miserere». А ведь пьеса-то не в его духе.

Очень остроумна приложенная табличка для сборов и убытков. Спасибо.

365 *. Л. А. Сулержицкому

Декабрь (до 5-го) 1910

Кисловодск

Дорогой и милый Сулер,

спасибо за письма. Очень рад, что Вас начинают ценить как преподавателя и что наша метода прививается.

Водевиль Вы просто затрепали. Надо себе сказать: передано все, что мог, остальное еще не укладывается. Знают все и все, что надо делать. Дальнейшая моя работа будет дрессировкой, насилием.

Остановите водевиль, дайте всем успокоиться, забыть неудачи и неприятное самочувствие, которое они вызвали на сцене.

Потом, как-то развеселившись, сыграйте водевиль не как классное упражнение, а как шутовской номер из капустника и закрепите несколькими повторениями такое веселое самочувствие. Пусть только каждый раз дают все новые приспособления. Когда им самим будет радостно играть — тогда и явится темп, а за ним и водевиль. Большего издали советовать не могу.

Спасибо за переписанные записки, но странно, в «Аффективных чувствах» самая последняя статья недописана, она кончается фразой:

«Ученик спрашивает. В чем служебная роль слуха и зрения, и как она становится главной?

Преподаватель. Вначале аффективная память и чувства являются возбудителями творческих процессов. Они, подобно ключу, отпирают тайники, где хранятся все остальные чувства и ощущения».

И все. А помнится, я эту статью дописал.

Нет, не все переписано.

Есть тетрадочка — «Приспособления» ¹. Она озаглавлена черными, а не красными чернилами. Велите поскорее переписать ее и дайте почитать ученикам, которые читали предыдущие. От приспособлений станет яснее и все предыдущее.

Скоро увидимся. Под большим секретом от всех (знает об этом только Вишневский, который брал билеты на купе): мы выезжаем отсюда 5 декабря, а в Москве будем 7-го.

На вокзал не ездите, а домой приходите.

Только имейте в виду, что вегетарианского обеда не будет.

Пока обнимаю. Надо укладываться и погулять.

А грех уезжать. Мы делаем глупость. Сейчас 22 градуса на солнце и 10 — в тени. Пахнет весной, почки.

От 11 до 3 сижу на Красных камнях.

Душевно Ваш

К. Алексеев

366*. И. М. Москвину

10 декабря 1910

Дорогой и милый

Иван Михайлович!

Приехал, хотел видеть Вас, и узнаю, что Вы больны. Думал заехать, но, говорят, лучше оставить Вас в покое, так как вся Ваша болезнь — в переутомлении (как я понимаю эту болезнь). Кроме того, боюсь высокой лестницы.

Смею надеяться и уповать на то, что я привез вам всем счастье. Я так люблю вас всех и театр, что, думается, имею право на роль Маскотты ¹.

Поправляйтесь, чтоб можно было крепко обнять Вас и свидеться после полугодовой разлуки ².

Целую ручку Любови Васильевне. Целую и детишек.

Все наши Вам низко кланяются.

Сердечно любящий Вас и душевно преданный

К. Алексеев

1910 — 10 — XII. Москва

367 *. А. Е. Грузинскому

Декабрь 1910

Москва

Глубокоуважаемый Алексей Евгениевич!

Я не получил Вашего письма, быть может, потому, что Вы направили его в Пятигорск, где меня не могли найти, так как я болел и жил в Кисловодске.

Или, быть может, письмо разъехалось со мной? (Я уехал из Кисловодска 3 декабря) ¹.

Сожалею о случившемся и спешу оправдаться перед Вами, спешу также ответить подробно (насколько позволяет мне мое еще не окрепшее здоровье) на все заданные мне вопросы ².

1) Моя бабка была французская артистка Varley. Известно только, что она приехала в Петербург на гастроли и там вышла замуж за В. А. Яковлева, владельца каменоугольных копей в Финляндии (он ставил Александровскую колонну перед Зимним дворцом). Когда везли эту колонну (рассказывает предание), поднялась сильная буря, и думали, что корабль вместе с грузом пошел ко дну. Говорят, что дед поседел в одну ночь.

Моя мать была замужем за Сергеем Владимировичем Алексеевым, довольно известным в Москве коммерсантом и старшиной купечества.

Отец любил театр, и потому у нас в доме часто устраивались любительские спектакли.

Я с братом учредили домашний кружок из сестер, братьев, товарищей и знакомых.

Пришлось начать с одноактных пьес и водевилей.

Потом мы переиграли много опереток и водевилей с пением.

У меня открылся голос, и я лет 10 учился пению у Ф. П. Комиссаржевского, мечтая об оперной карьере. Но это не удалось… Параллельно с нашими домашними спектаклями я участвовал тоже в домашнем кружке известного оперного мецената Саввы Ивановича Мамонтова.

Знакомство с художниками (В. Д. Поленов, Репин, Суриков, Серов, Коровин и пр.) и, главное, с самим С. И. Мамонтовым произвело на меня как артиста большое впечатление.