Письма 1886-1917

Очень смущает меня Ваше нездоровье. Ради бога, берегите себя. Зачем Вы живете так высоко? Лучше жить дальше, где квартиры дешевле, а воздух лучше, но ниже, чем ближе к центру и высоко.

Злит меня эта глупость. Для чего это нужно было судьбе лишать Вас того, что принадлежит Вам по праву. Говорю о театральном отделе "Речи".

…Сочувствую Вам. Какая скука писать фельетоны о бездарных авторах. Если б Вы были в Москве, я бы постарался украсить Ваш досуг занятиями для души в студии, но издали – бессилен.

Целую ручку и всем Вашим кланяюсь.

Ваш К. Алексеев

Возобновили "Гамлета" и Тургенева. В этом году то, что ругали, имеет самый большой успех. Правда, я за лето нашел одно средство, как естественным образом ускорять темп переживания. Это очень оживило актеров. При свидании расскажу. Папки остаются в Вашем распоряжении, и, конечно, я никому, кроме Вас, не доверю интимных писем; если есть такие интимности, которые надо уничтожить, очень обяжете, если положите отдельно.

428*. А. А. Стаховичу

9 ноября 1912

Москва

Дорогой друг Алексей Александрович.

Сегодня, 9 ноября, идет пятый акт "Мудреца". Я только что сдал свою сцену и бросился писать тебе. Вот уж могу по чести сказать: с момента твоего отъезда это первый свободный момент, который я отдаю другу. Так фатально столкнулись все обстоятельства: за 2 1/2 недели мы возобновили девять старых пьес, так как "Пер Гюнта" хватает с натяжкой на два спектакля в неделю. Плюс опасная, очень опасная и тревожная болезнь сестры (заражение крови), плюс частая игра (на будущей неделе я играю 7 раз), плюс начавшиеся занятия в студии, плюс репетиции, плюс сацевский концерт в Благородном собрании¹.

Ты, блаженствуя в Меране, назвал меня эгоистом – раскаялся бы в этом слове, если б увидал, как мы здесь мытаримся. Ты неправ и потому, что в тот самый момент, как ты катил из Москвы (т. е. около 11 1/2 час. утра), – я говорил с твоим лакеем и в первый раз узнал о том, что ты уехал. "Не по-товарищески", подумал я, кладя трубку, и целый день вспоминал, что могло тебя обидеть. Но вспомнить не мог.

Теперь о деле: заболела Гзовская, и репетиции "Мнимого больного" пошли путаные. Пришлось их прекратить. Распределяя дальнейшее время, я вижу, что мы едва-едва успеем сладить Мольеровский спектакль. В самом деле, около 10 декабря пойдет "Екатерина Ивановна". Между 10-20 она пройдет чуть ли не ежедневно. Репетиции "Тартюфа" немыслимы². Потом, до 7 января, праздники. Только 7-го мы приступим к полным репетициям "Тартюфа" (с Качаловым, если Гзовская не сможет, и с Германовой).

Необходимо делать заготовки "Тартюфа" заранее и по частям. Вот почему пришлось в вечера "Пер Гюнта" начать "Тартюфа" (сцены). Пока была только одна репетиция-беседа. Завтра будет вторая.

Обещаю тебе повторить все важное, что будет говориться на этих репетициях, – и войди в положение и пойми, почему против желания и предположений пришлось начать их раньше, чем думали.

Не сердись.

Тебя дублирует Хохлов, так как Вишневский отказался³.

Еще вопрос о том письме, которое ты писал Москвину и Немировичу. Меня тронули твоя добрая забота и расположение к театру. Это очень важно, и дай подумать, предугадать, что будет и как надо поступить. Позволь при свидании поговорить.

"Мудрец" идет лучше и, кажется, имеет успех у публики 1-го абонемента.