Письма 1886-1917

Feci quod potui, – faciant meliora potentes {Я сделал все, что мог, – кто может, пусть сделает лучше (лат.)}¹.

Сердечно любящий Вас К. Алексеев

509*. Вл. И. Немировичу-Данченко

13 сентября 1917

Дорогой Владимир Иванович!

Не знаю, что вызвало Ваше письмо. Я ничего не предпринимал и ничего особенного никому не говорил, тем более что я никого и не вижу. Я переживаю очень тяжелое время; мне очень тяжело и нестерпимо скучно. Но я борюсь с тем, что во мне, молча.

Что касается до самолюбия и, в частности, до "Села Степанчикова", то беда в том, что я очень рад, что не играю, и теперь мечтаю только об одном: забыть обо всем, что было, и больше не видеть ничего, что относится к злосчастной постановке¹.

Относительно будущих ролей я и не думаю, так как я ничего больше не смогу сделать, по крайней мере в Художественном театре. В этом направлении, после полного краха моего плана, моя энергия совершенно упала. Может быть, в другой области и в другом месте я смогу воскреснуть. Я говорю, конечно, не о других театрах, но – о студиях. Otello – free!…

Ваш

К. Алексеев

1917-15/IX

510*. В. В. Лужскому

Сентябрь 1917

Дорогой Василий Васильевич,

"Дно" могу смотреть, когда Вы назначите. Два часа – очень неудобное время. Пропадает репетиция. Хорошо бы в один из дней (кроме 20-го – у меня общее собрание) назначить репетицию часа в 4 – тогда не пропала бы репетиция "Чайки"¹. Имейте в виду, что жена волнуется о следующем: если придется ехать в Крым, тогда можно будет отсрочить поездку; если же на Кавказ, то 28 сентября идет последний в этом месяце поезд на Кисловодск. Я не понял хорошо – последний ли вообще, тогда отъезд 28-го неизбежен, если же только в этом месяце, тогда…

Дело в том, что прошел слух, что 1 октября солдаты бросают ружья и уходят с фронта. Жена, по-видимому, поверила слуху и боится попасть в волну людского потока. Я советую Вам сговориться или пусть она Вам позвонит, я ей скажу.

Ваш К. Алексеев

511. Вл. И. Немировичу-Данченко

5 октября 1917

Москва

Дорогой Владимир Иванович!

Сегодня день тридцатипятилетия Вашей литературной деятельности¹.

Мы знаем, что она прервалась для театра, всех нас. Мы всегда помним эту жертву.

Хотелось дружески обнять Вас.

К. Алексеев (Станиславский)

[Далее следуют многочисленные подписи артистов Художественного театра.]

512*. В. В. Лужскому

Октябрь (до 11-го) 1917

Москва

Дорогой Василий Васильевич!

Репетиция "Вишневого сада" нужна будет, по-видимому, только для того, чтобы подсказать какой-то прием, чтобы говорить естественно – громко. Все неохотно откликаются на признание этого спектакля исключительно важным. Насиловать общую волю теперь трудно. Поэтому, если все не придут к искреннему убеждению, что спектакль "Вишневый сад" необходимо освежать, и не приступят к этому делу охотно и сознательно, – надо будет только собраться, ненадолго, чтобы сговориться о строжайшей дисциплине на этот спектакль и для опытов громкой речи¹. Это займет немного времени, и довольно будет одного раза. Другой день можно будет посвятить Поповой.

11-го в 4 часа буду в театре.

11-го вечером буду дежурить.

Насчет обстановки "Вишневого сада" – я не понял того, что Вы пишете.

Если удастся вырваться из заседания, буду сегодня в 4 часа в Солодовниковском театре.

Ваш К. Алексеев

Комментарии

1*

Письма к H. К. Шлезингеру печатаются по подлинникам, хранящимся в Музее МХАТ (архив К. С. Станиславского) {При дальнейших ссылках на материалы, хранящиеся в архиве К. С. Станиславского в Музее МХАТ, указываем только шифр архива: КС.}.

Шлезингер Николай Карлович (1857-1929) – друг К. С. Алексеева (Станиславского). Изредка участвовал в любительских спектаклях Алексеевского кружка.

¹ Станиславский занимал пост одного из директоров Русского музыкального общества и Консерватории с 1886 по 1888 г.