Письма

Ребенка милого рожденьеПриветствует мой запоздалый стих.Да будет с ним благословеньеВсех ангелов небесных и земных!Да будет он отца достоин;Как мать его, прекрасен и любим;Да будет дух его спокоен,И в правде тверд, как божий херувим.Пускай не знает он до срокаНи мук любви, ни славы жадных дум;

Пускай глядит он без упрекаНа ложный блеск и ложный мира шум;Пускай не ищет он причиныЧужим страстям и радостям своим,И выйдет он из светской тиныДушою бел и сердцем невредим!

Je désire que le sujet de ces vers ne soit pas un mauvais sujet…[36]

Увы! каламбур лучше стихов! Ну да всё равно! Если он вышел из пустой головы, то, по крайней мере, стихи из полного сердца. Тот, кто играет словами, не всегда играет чувствами,[37] и ты можешь быть уверен, дорогой Алексис, что я так рад за тебя, что завтра же начну сочинять новую ар<ию> для твоего маленького крикуна.

Напиши, пожалуйста, милый друг, еще тотчас, что у вас делается; я три раза зимой просился в отпуск в Москву к вам, хоть на 14 дней — не пустили! Что, брат, делать! Вышел бы в отставку, да бабушка не хочет — надо же ей чем-нибудь пожертвовать. Признаюсь тебе, я с некоторого времени ужасно упал духом.

. . . . . . . . . .

А. И. Тургеневу

<Петербург, вторая половина декабря 1839 г.>

Милостивый Государь

Александр Иванович!

Посылаю Вам ту строфу, о которой Вы мне вчера говорили, для известного употребления, если будет такова ваша милость.

… «Его убийца хладнокровноНавел удар — спасенья нет!Пустое сердце бьется ровно,В руке не дрогнул пистолет.И что за диво? — из далёка,Подобный сотне беглецов,

На ловлю денег и чинов,Заброшен к нам по воле рока,Смеясь, он дерзко презиралЧужой земли язык и нравы;Не мог щадить он нашей славы,Не мог понять в сей миг кровавыйНа чтò он руку поднимал!»

За сим остаюсь навсегда вам преданный и благодарный

Лермонтов

К. Ф. Опочинину

<Петербург или Царское село, январь-начало марта 1840 г.>

О! cher et aimable M-r Opotchinine! Et hier soir en revenant de chez vous, on m’a annoncé une nouvelle fatale avec tous les ménagements possibles. Et à l’heure, au moment où vous lirez ce billet, je ne serai plus. . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . (tournez) à Pétersbourg. Car je monte la garde. Et or (style biblique et naïf) croyez à mes regrets sincères de ne pouvoir venir vous voir.

Et tout à vous

Lermontoff.

Перевод

О, милый и любезный Опочинин! И вчера вечером, когда я возвратился от вас, мне сообщили со всеми возможными предосторожностями роковую новость. И сейчас в то время, когда вы будете читать эту записку, меня не будет. . . . . . . (переверните) в Петербурге. Ибо я несу караул. И вот (стиль библейский и простодушный), поверьте моим искренним сожалениям, что я не мог вас навестить.

И весь ваш Лермонтов.

Н. Ф. Плаутину

<Начало марта 1840 г.>

Ваше Превосходительство,

Милостивый Государь!