Письма

По нынешним правилам заключенному разрешается видеться с друзьями четыре раза в год по двадцать минут. Это никуда не годится. Свидания должны происходить раз в месяц и быть достаточно продолжительными. Обставлять их следует совершенно не так, как теперь. При существующих порядках заключенного помещают либо в большую железную клетку, либо в деревянную кабинку с маленьким окошком, затянутым проволочной сеткой, сквозь которое он может смотреть наружу. Его друзей сажают в такую же клетку, отстоящую от первой на три-четыре фута; двое надзирателей, стоящие в проходе, слушают разговор и могут прервать его в любую минуту. Я предлагаю разрешить заключенному встречаться с родными и друзьями в особой комнате. Теперешний издевательский порядок следует немедленно отменить. Свидание с родными и друзьями означает ныне для заключенного новое унижение и тяжкое переживание. Многие, желая избежать этой пытки, вовсе отказываются от свиданий. И это меня не удивляет. Когда заключенный встречается с адвокатом, они разговаривают в комнате со стеклянной дверью, за которой стоит надзиратель. Почему же свидание с женой, детьми, родителями, друзьями происходит иначе? Быть выставленным, подобно обезьяне в зверинце, перед самыми дорогими тебе людьми, — значит подвергнуться бессмысленному и жестокому оскорблению.

Каждый заключенный должен иметь право по меньшей мере раз в месяц отправлять и получать письма. Ныне же он может написать только четыре письма в год. Этого совершенно недостаточно. Одна из трагедий тюремной жизни состоит в том, что она обращает человеческое сердце в камень. Чувство человека к другому человеку, как и все другие чувства, нуждается в пище. Его ничего не стоит уморить голодом. Четыре раза в год по короткому письму — этого слишком мало, чтобы оставались живы человеческие привязанности, которые одни и делают душу восприимчивой к прекрасным и добрым влияниям, способным возродить изломанную и перекореженную жизнь.

Нужно запретить тюремным властям подвергать арестантские письма цензуре. Сейчас, если заключенный жалуется близким на тюремные порядки, эту часть письма вырезают ножницами. Если во время свидания он высказывает такие жалобы друзьям сквозь прутья клетки или сквозь окошко деревянной кабинки, надзиратели свирепеют и принимаются наказывать его каждую неделю вплоть до следующего свидания; за это время, как считается, арестант должен стать умнее (или, лучше сказать, хитрее), что и происходит. Это один из немногих уроков, которые дает человеку тюрьма. К счастью, другие уроки подчас бывают исполнены более высокого смысла.

Если мне будет позволено задержать Ваше внимание еще немного долее, я хочу сказать еще об одном. В передовой статье Вы высказали мысль, что тюремный капеллан не должен выполнять никаких обязанностей за пределами тюрьмы. Но это дело десятое. Тюремные капелланы — люди совершенно бесполезные. Как правило, они исполнены добрых намерений и при этом неимоверно глупы. Заключенным от них помощи никакой. Примерно раз в полтора месяца в двери камеры поворачивается ключ, и входит капеллан. Заключенный, разумеется, стоит навытяжку. Пастор спрашивает, читал ли он Библию. Следует положительный или отрицательный ответ. Капеллан произносит несколько цитат, после чего уходит и запирает дверь. Иногда он оставляет душеспасительную брошюрку.

Вот кому действительно не следует разрешать работать на стороне — это тюремным врачам. В настоящее время они по большей части, если не всегда, имеют обширную частную практику и принимают больных в других местах. Вследствие этого здоровью заключенных не уделяется никакого внимания и за санитарными условиями в тюрьме никто не следит. Всю жизнь, с самого детства, я почитаю профессию врача самой гуманной профессией в обществе. Но для тюремных врачей приходится сделать исключение. Насколько я могу судить по личному опыту, приобретенному в госпитале и других местах, это люди чрезвычайно грубые и жестокие, совершенно равнодушные к здоровью заключенных и к их нуждам. Если запретить тюремным врачам частную практику, им волей-неволей придется уделять хоть какое-то внимание здоровью людей, вверенных их попечению, и санитарным условиям их жизни.

В настоящем письме я попытался наметить некоторые из реформ, необходимых нашей исправительной системе. Реформы эти просты, практичны и гуманны. Разумеется, это только начало. Но начало должно быть положено именно сейчас, и для этого необходимо сильное давление общественного мнения, которое Ваша влиятельная газета выражает и формирует.

Но чтобы даже эти первые шаги были действенны, предстоит многое сделать. И в первую очередь самое, вероятно, трудное: научить начальников тюрем человечности, надзирателей — цивилизованности, капелланов — учению Христа. Остаюсь и проч.

Автор «Баллады Редингской тюрьмы».

198. РОБЕРТУ РОССУ (телеграмма){298}

Париж

[Почтовый штемпель — 12 апреля 1898 г.]

Констанс умерла. Приезжай завтра и остановись в моем отеле. Я в великом горе.

Оскар

199. КАРЛОСУ БЛЭККЕРУ

[Париж]