Письма. Часть 1

Вот мы и в Самаре. Уезжая из Москвы, я забыла длинное письмо к Вам. Если Андрей[13] перешлет, Вы его получите. Сережа здоров и ужасно хорош. Привет всем. Целую Вас и Веру.

МЦ

Милая Лилюк и Вера! Как у вас сейчас в Кокте<бе>ле. Я страшно счастлив. Целую.

Е. Я. ЭФРОН

<В Коктебель>

<Июль 1911 г. Усень-Ивановский завод>

Дорогая Лиленька,

За неимением шоколада посылаю Вам картинку.[14]

Сереженька здоров, пьет две бутылки кумыса в день, ест яйца во всех видах, много сидит, но пока еще не потолстел. У нас настоящая русская осень. Здесь много берез и сосен, небольшое озеро, мельница, речка. Утром Сережа занимается геометрией, потом мы читаем с ним франц<узскую> книгу Daudet[15] для гимназии, в 12 завтрак, после завтрака гуляем, читаем, — милая Лиля, простите скучные описания, но при виде этого петуха ничего умного не приходит в голову.[16]

Давно ли уехала Ася[17] и куда? Как вел себя И. С.?[18]

Мой привет Вере. Когда начинается тоска по Коктебелю, роемся в узле с камешками.

Пишите, милая Кончита[19] и не забывайте милой меня.

На днях мы с С<ережей> были в Белебее.[20] Это крошечный уездный городок совершенно гоголевского типа. Каторжники таскают воду, в будке сидит часовой, а главное — во всем городе нельзя достать лимонаду.

Я сегодня видела Вас во сне. Вы были в клетчатом платке и страшно хохотали. Я перекрестила Вас и Вы исчезли. Интересно? Простите за все эти глупости!

По получении этого письма поезжай к Юнге,[21] бери у него микроскоп и принимайся читать сие письмо.

Сережа

Е. Я. ЭФРОН

<В Коктебель>

Милая Лилька!

Страшно спешу черкнуть тебе два слова.

Сегодня отходит почта. Боюсь ее пропустить.

Бегу, бегу!

Положим, что не бежит, а идет, ну, дальше: дальше…[22]

Что дальше?

Целую тебя и Верку и Макса, конечно!

Сережа

«Ну?!» говорит Марина и я принужден кончить письмо с лишней ложью на совести, — я сидела в другой комнате и совсем не говорила «ну».

МЦ

Адр<ес>: Усень-Ивановский завод, Уфимской губ<ернии>, Белебеевского уезда, Волостное правление, мне.

25-го июля 1911 г.

<Далее следует рисунок МЦ, изображающий кисть руки с длинными и тонкими пальцами.>

P. S. Сережа находит здесь свою руку похожей на когти Вурдалака.

Е. Я. ЭФРОН

<В Москву>

Кирхгартен

7 мая (24 апреля) 1912 г.

Милая Лиленька, Сережа страшно обрадовался Вашему письму. Скоро увидимся. Мы решили лето провести в России. Так у нас будет 3 лета: в Сицилии, в Шварцвальде, в России. Приходите встречать нас на вокзал, о дне и часе нашего приезда сообщим заранее. У нас цветут яблони, вишни и сирень, — к сожалению, все в чужих садах. Овес уже высокий, — шелковистый, светло-зеленый, везде шумят ручьи и ели. Радуйтесь: осенью мы достанем себе чудного, толстого, ленивого кота. Я очень о нем мечтаю. Каждый день при наших обедах присутствует такой кот, жадно смотрит в глаза и тарелки и, не вытерпев, прыгает на колени то Сереже, то мне. Наш кот будет такой же.

<Приписка:> Радуюсь отъезду Макса и Пра и скорому свиданию с Вами и Верой. Всего лучшего.

МЭ

Милый Лилюк,

Ты отгадала: нам скоро суждено увидеться. Марина решила присутствовать на торжествах открытия Музея, и к Троицыну дню (13 мая) мы будем в Москве…

Сейчас внизу гостиницы (деревенской) празднуют чье-то венчание, и оттуда несется веселая громкая музыка. Но в каждой музыке есть что-то грустное (по крайней мере, для профана), и мне грустно. Хотя грустно еще по другой причине: жалко уезжать и вместе с тем тянет обратно. Одним словом, вишу в воздухе и не хватает твердости духа, чтобы заставить себя окончательно решить ехать в Россию.

А тоска растет и растет!.. У меня сейчас такая грандиозная жажда, а чего — я сам не знаю!..

МАЙЕ КЮВИЛЬЕ

Ялта, 14 сентября 1913 г.

Марина Цветаева — Майе Кювилье

…Я сейчас лежала на своем пушистом золотистом плэде (последний подарок папы, почти перед смертью) и задыхалась от восторга, читая Вашу зеленую с золотом тетрадь. Ваши стихи о любви — единственны, как и Ваше отношение к любви. Ах, вся Ваша жизнь будет галереей прелестных юношеских лиц с синими, серыми и зелеными глазами под светлым или темным шелком прямых или вьющихся волос.

Ах, весь Ваш путь — от острова к острову, от волшебства к волшебству! Майя, Вы — Sonntagskind, дитя, родившееся в воскресение и знающее язык деревьев, птиц, зверей и волн.

Вам всё открыто, Вы видите на версту под землей и на миллиарды верст над самой маленькой, последней видимой нам звездой. Вы родились волшебницей, Вы — златокудрая внучка какого-нибудь седого мага, передавшего Вам, умирая, всю мудрость свою и ложь.

Мне Вы бесконечно-близки и ценны, как солнечный луч на старинном портрете, как облачко, как весна.

МЕЙН М.А

<20-го мая 1905 г.>

Дорогая мама.