Письма. Часть 1

Ах, встречная мысль! М. б. я пишу к Вам — через десять лет, к Вам через двадцать, выросшему, человеку. М. б. я только опережаю Вас. — Но откуда тогда любовь к деревцу?

В четверг будет ровно месяц с Вашего последнего письма. В этом какое-то успокоение.

________

25-го, суббота.

Я устала думать о Вас: в Вас: к Вам. Я перед Вами ни в чем не виновата, зла Вам не сделала ни делом, ни помыслом. Обычная история — не в моей жизни, а вообще в жизни душ, душу имеющих. Вы, очевидно, бездушная кукла, эстет, мелкий игрок. Но все эти определения все-таки не изъясняют Вашего поведения, ах как мне хочется назвать Вас одним словом!

Это последняя страница моего письма, вырывать его из тетради не буду, мало того: когда-нибудь, в свой час — Вы его все-таки получите.

На днях уезжаю, для Вас мой след потерян, а для меня — Ваш во мне! Оставляю Вас здесь, в лесах, в дождях, в глине, на заборных кольях, — одного с здешними зáживо-ощипанными гусями.

В Прагу Вас с собой не беру, а в Праге у меня хорошо: огромное окно на весь город и все небо, улицы — лестницами, даль, поезда, туман.

В Праге непременно пойду к гадалке с Вашим письмом, что расскажет — забуду. А когда Бог на Страшном Суде меня спросит: «Откуда такая ненависть?» я отвечу: «Должно быть — уж очень хорошо любила».

________

Мне не любовь нужна, мне нужна ЧЕЛОВЕЧНОСТЬ. Ваш поступок бесчеловечен. (Это не значит, что Вы — бог, или полубог!) И еще — невоспитан, это, пожалуй, меня огорчает больше всего.

________

26-го, воскресенье.

Кончился бюллетень, но кончилась ли — БОЛЕЗНЬ? А 27-го — письмо, и я безумно счастлива.

________

Прага. 5-го сент<ября> 1923 г.[1355]

Дружочек,

Вы настолько чисты и благородны в каждом помысле, так Там живете, а не здесь, что со спокойным сердцем разрешаю Вам писать мне в Моравию, где буду не одна — чтó угодно.

Вы моих писем бойтесь, т. е. или сжигайте, или берегите их. В моих руках жизнь другого человека, жизнь жестока, бойтесь Случайностей, не бросайте моих писем. — Я страстнее Вас в моей заочной жизни: человек чувств, я в заочности превращаюсь в человека страстей, ибо душа моя — страстнá, а Заочность — страна Души. Вы — тут задумываюсь: боюсь, что Вы человек мимолетностей, ощущений, в письмах (Заочности) Вы дорастаете До чувств. Поэтому Вы всё мне можете писать, а я даже не все могу к Вам думать.

Ваше письмо опять висело на волоске, получила его только благодаря задержке в Праге (завтра еду), если бы уехала, как думала — нынче, 5-го, в 10 ч. утра — оно бы меня не застало, и я уехала бы в смуте.

Пишите мне пока в Моравию, вот адрес — впрочем, перепишу его на отдельном листке. Это письмо все-таки из породы вечного, а адреса наши так же мимолетны, как мы сами. Перед самым отъездом напишу Вам еще, мне о многом нужно спросить, о многом сказать.

Шлю Вам свою любовь и память.

МЦ.

Если не соберетесь до 15-го или письмо запоздает, пишите на Прагу, как предыдущее письмо (Smichov и т. д.).

Адрес на обороте, до 15-го, оттуда сообщу, если задержусь.

Прага, 5-го и 6-го сентября 1923 г.

Мое дорогое дитя,

Только что отправила Вам «Бюллетень болезни», — берегите эти листки! Мне они не нужны: память моя — все помнит, сердце же — когда прошла — НИЧЕГО. Никакие листки не помогут. Я просто скажу: «Это была другая» — и, может быть: «Я с ней незнакома».

(Нет, нет, пусть Вам не будет больно, моя нежность, моя радость, у нас еще все впереди!)

Берегите их для того часа, когда Вы, разбившись о все стены, вдруг усумнитесь в существовании Души. (Любви.) Берегите их, чтобы знать, что Вас когда-то кто-то — раз в жизни! — по-настоящему любил. Потому что любовь — тоска: из кожи, из жил, из последней души — к другому. Это протянутые руки, всегда руки: дающие, ждущие, бросающие, закручивающиеся вокруг Вашей шеи, безумные, щедрые, бедные, заломленные, — ах, друг! — если бы я сейчас могла взять Вас зá руку, я бы сразу и все поняла, что для меня еще сейчас и до нашей встречи — неразрешимый вопрос.

Ктó Вы? Что Вы? Слабый Вы или сильный? Ребенок или взрослый? Эстет или человек? Национальность или человек? Профессия — или человек?

В Ваших письмах — не то осторожность, не то робость, не то сдержанность, — ах, нашла! — я не чувствую в Вас упора, рука уходит в пустоту.

________

Сейчас самый настоящий час для встречи. Я ее (в желании своем) не опережала. Но эта тридцатидневная мука (для Вас только — смута, о не спорьте, я ведь не виню!). Богом и жизнью мне зачтется в годá, — друг, ни одной секунды я не верила, что Вы больны, что Вы не можете писать, оцените мое душевное состояние (иных у меня нет!) — словом, мне необходимо Вас видеть и слышать, чтобы поверить или не поверить, отрешиться или вздохнуть.

Милый друг, мое буйство не словесное, но и не действенное: это страсти души, совсем иные остальных. В жизни (в комнате) я тиха, воспитанна, взглядом и голосом еле касаюсь — и никогда первая не беру руки. С человеком я тó, чем он меня видит, чтобы иметь меня настоящую, нужно видеть настоящую, душ во мне слишком много, — все! — я иногда невольно ввожу в обман.

— Увидьте! —

________