Письма. Часть 1

Мы с Алей уезжаем 1-го в Коктебель и пробудем там всё лето. Д<окто>ра очень советуют для Али морской воздух и солнце.

Сережа по приезде в Москву пойдет к Титову.[250] У него плохо с сердцем, вообще он истощен, но не т<а>к плох, к<а>к мог бы быть из-за экзаменов. Обещал мне беспрекословно исполнить совет Титова, или др<угого> специалиста, — ехать именно туда, куда его пошлют, и на столько времени, сколько окажется нужным.

Д<окто>р, смотревший его, сказал, что на военную службу его ни за что не возьмут из-за сердца, но что затронутая верхушка его вполне излечима.

Об Але: она выросла до неузнаваемости и хороша, к<а>к ангел. Лицо удлинилось и похудело, волосы почти везде русые, только с боков еще несколько прежних белых прядей.

Говорит она наизусть коротенькие стихи и сама составляет фразу. Напр<имер>, сегодня она сказала: „Кусака будет мыть ручку“. Видя, что идет дождь, она возмущенно воскликнула: „Дождь пи сделал!“ (т. е. за маленькое). О себе она говорит частью в первом, частью в третьем лице. Напр<имер>: „Хочу купаться“, „Пойду сама“, но вдруг такие неожиданности: „Дай, пожалуйста, купаться“.

Когда что-нб. просит, всегда прибавляет „пожалуйста“. — „Дай, пож<алуйста>, розочку“, или бублик, или кубики. Любит смотреть картинки и рассказывать их содержание. Характер идеальный: ни слез, ни капризов. Меня любит больше всех. Я с ней почти целый день, гуляем, заводим шарманку, смотрим картинки.

Няня у нее слегка вроде Груши: молодая (16 л<ет>), веселая и легкомысленная, но сейчас это не опасно, т<а>к к<а>к Аля с ней находится сравнительно мало. У Али целый гардероб, масса платьев, три — даже четыре! — шляпы, 2 летних пальто, два осенних. Для Коктебеля — цветные носочки и сандалии.

О себе напишу в др. письме. Я, между прочим, подстригла сзади и с боков волосы и выгляжу — по Пра много моложе, по Максу — взрослой женщиной.

Всего лучшего, милая Вера, крепко целую Вас. Передайте мой нежный привет Пете и напишите о нем. На какие деньги он лечится и хватает ли?

Напишите мне до 1-го сюда, после 1-го — в Коктебель. Уезжаю т<а>к рано из-за неприятности с Рогозинским.

мэ

<Приписка С. Я. Эфрона: >

Целую тебя и Петю — буду в Москве через четыре недели.

Манухин делает чудеса — так хочется, чтобы Петя попробовал Рентгеновских лучей.

Выехал бы сейчас в Москву, да не могу из-за экзаменов. Как только кончу — приеду.

Передай П<ете> самые нежные слова. Не пропустите время для операции, часто только она может помочь. Прости, Верочка, что не приезжаю.

Сережа

Куда писать? Пиши почаще о П<ете>. Где Лиля?

#11_13

Коктебель, 6-го июня 1914 г., пятница

Милая Вера,

Пишу Вам на авось к Фельдштейнам.[251] Взяли ли Вы мое письмо до востребования?

Скоро будет неделя, к<а>к я здесь. Природа та же — бесконечно хорошая и одинокая, — людей почти нет, хотя полны все дачи, — настроение отвратительное. Милы: Пра, Майя, Ася, Андрюша, Аля. Равнодушны и почти невидимы: Богаевский, Кандауров, Оболенская, Радецкий на днях приехал — очень помолодел и похорошел, весел, мил, но далек.

Есть молодая пара: милый, беззаботный 20-тилетний муж, — безобидный, слегка поверхностный[252] и 19-тилетняя жена,[253] — хорошенькая, вульгарная, с колоссальным апломбом, считающая Сарру Бернар „подлой бабой“, Marie Башкирцеву — „тщеславной девчонкой“, юношескую вещь Hugo „Han d’Island“[254] — бульварным романом и, наконец, нежность — чем-то средним. Старается иметь детский вид и голос. „Котлета“ произносит „кОтлЭта“. Презирает учение Льва Толстого и русское простонародье. — Хуже и дерзче Копы[255] и карикатурнее первой Инны (лето 1911 г.!) в тысячу тысяч раз. Куда хуже С. И. Толстой!!![256] Пра от нее в детском восторге, Макс весьма почтителен, Майя детски верит в ее искренность. Пра и Майя — дети, Макс — мужчина. Этим всё объясняется.

Молодой человек — австриец по происхождению, готовится к режиссуре, пишет сказки, прелестно (до слез!) поет Игоря Северянина, подражая ему, но сам неглубок, хотя одарен. Вот и все люди. Много других, незнакомых. Макс очень раздражителен и груб, ни с кем почти не говорит. Я с приезда ни разу не была у него в мастерской. Даже странно об этом думать. С Пра у него плохие, резкие отношения и ей, по ее словам, всё равно, уедет ли он в Базель, или здесь останется.

Мы с Асей живем очень отдельно, обедаем в комнатах, видимся с другими, кроме Пра и Майи, только за чаем, 1/2, часа три раза в день. И то всё время споры, переходящие в ссоры, к<отор>ые, в свою очередь, возрастают до скандалов. Таков дух этого лета. Алюшка бледна и худа, но здорова, бегает босиком по песку, с людьми очень сдержана, любит только меня. Все, видавшие ее прошлым летом, удивляются ее росту, худобе и речи.