Письма Г.В. Иванова и И. В. Одоевцевой В.Ф. Маркову (1955-1958)

Я нахожусь в полной прострации. Очевидно «пришел последний час упадка от органических причин» («Завещание Кузьмы Пруткова»). Поэтому неспособен написать Вам в ответ чего-нибудь путного. И еще обязательства. Мой бывший патрон Сергей Маковский[114] прислал мне на суд толстое сочинение[115] о Гумилев. [заметка на полях: ] Не распространяйте этого отзыва, а то выйдет сплетня. Сплошное вранье и баснословный вздор. Надо срочно все отметить. Ваши дураки из «Граней» выписали его, т. е. Маковского в Мюнхен на казенный счет, читать сей доклад. Вот меня никто не выписывает, хотя я знаю о Гумилеве много больше и не такой дурак. Моя мечта — трудно осуществимая — попасть в Тулон, все-таки город, а не пальмовая дыра, как Hyeres и за 550 франков на ночь можно пообедать в прекрасном амбиансе и вкусно. Неприятное чувство, как в 1919 году в Петербурге — вечно хочется есть. Притом, никогда ни гурманом, ни обжорой не был, скорее презирал еду. Одним словом бытие определяет сознание, прав Бэкон (или Маркс). Вы спрашиваете, пишу ли я стишки и где и когда они будут. Одно (ничего себе) в «Опытах», где Ваша статья обо мне. Пять штук лежат в «Нов. Журнале», чтобы составить дневник, но мало и поэтому отложил до декабря — авось сочинится что-нибудь в уважаемом Вами «волшебном жанре», а то все в «пониженном качестве» сплошной «Бобок». Кстати, я хочу (хочется) написать для души статейки Бобок, оттолкнувшись в применении к эмиграции — и самому себе — от мерзкого рассказика гениального Феодора Михайловича[116]

. Интересно Ваше мнение, т. е. есть ли в этом самом, т. е. Достоевского Бобке элемент гениальности или просто напросто мерзость, совпадая в этом мнении (я совпадаю) с огромной орясиной на сей счет т. е. с Буниным. Вот написал тоже для тех же «Опытов» страничку привета Ремизову[117] с целью и расчетом, «где всем лордам, по мордам». Интересуюсь, как Вы, мой дорогой, это ощутите — т. е. получилось ли. Ремизова, между прочим, я непритворно люблю и всегда любил. Это, в каком-то смысле, с молодости был мой «Хлебников» — что-то чем и за что, стоит бить морду всяческим академиям. Ну хорошо. Вот просьба исполните, если можете. В «Новом Русском Слове» объявляется «распродажа за полцены», цена каждой книги 1 доллар (Список № 10) № 25 1950 г. книга Нов. Журнала. Там вместе с Вашей поэмой, как Вы знаете 20 моих стихотворений. Мне они очень нужны: «Новый Журнал» как будто собирается издать том моих стихов (год, спустя после предложения сделать это). Если Вам не нужна Ваша поэма, то выдерете и ее и пришлите мне то и это par avion. Если, конечно, можете это сделать. Вашу поэму Вы знаете я очень ценю и люблю. У меня есть, конечно, Ваша на машинке: но напечатанную по человечески приятно читать. Очень сочувствую [дальше на полях:-] насчет щенка: сызмальства обожаю собак и такая же история со щенком (борзым) была у нас в Париже — много горя. Что поделаешь?

Ваш Георгий Иванов

[заметка на полях стр. 2.] Стихи моего милого П. П. Волконского Вы куда то заспели (поищите) в Вашем письме написано: возвращаю, но вырезки не было.

Письмо № 21

14 сентября [= декабря 1957]

Дорогой друг Владимир Феодорович,

И. В. писала Вам, что я сейчас неписьмоспособен, особенно на связное письмо. Поэтому принимайте следуемую за сим белиберду из глухой провинциальной дыры как нежный приветь и очень большую благодарность за Вашу статью. О ней касаться остерегаюсь напишу не то и не так; «бледны все имена и стары все названья, любовь же каждый раз нова могу ли передать твое очарованье когда так немощны слова»[118]. Перехожу, следовательно, «на что придет в голову» и «по другому поводу». Все-таки «чтение — пища для ума» — словцо Аркадия Аверченка[119] по поводу врангелевских виселиц в Ялте — «поглядел — одна похожа на Т, другая на П — все-таки чтение». К слову из той же «висельной области» стишок, который Вы полуобругали, полупохвалили с существенной опечаткой надо под песочком Голодая[120] известного Вам петербургского острова. Но соль в том, что в наше время в 1919–1920 году под этим «песочком» зарывали «расстрелянное офицерье», есть и другой оттенок, заметный [неразб.] м.б. одному мне: 10 братских могил, когда мы еще не понимали, «что будет с нами, что нас ждет», а Вы ходили пешком под стол (или еще не родились даже). Был грандиозный проект застроить этот Голодай в виде нового Петербурга, архи-блистательно. Перед самой войной и деньги были миллион некоего Гублина [?] и всевозможные проекты Фомина, Белогруда и др. Вам это впрочем м. б. известно могли видеть чудные рисунки в «Аполлоне». Тогда, извините, торгую старьем. Да я вот замечаю, что все беру в кавычки и м. б. это Вас раздражает — тоже кузминско-петербургская манерка — не могу отучиться.