Письма и дневники

Третий сорт актеров – лентяи, хоть и талантливые, но не любящие своего дела и потому лишенные артистического трепета, уверенные в своем ремесле и глупости публики. Они спокойны, потому что им, в сущности, все равно. Они не теряют самообладания ни на репетициях, ни на спектакле.

Есть четвертый тип актеров, которые по мере того, как они играют роль, все больше растут и расширяют план и творческий замысел. Вместе с артистической уверенностью они достигают и самообладания в таких размерах и при такой тонкости работы, до которых никогда не дойдут вышеупомянутые артисты.

Это самообладание получается от ясности творческого стремления и уверенности в правильности его. Итак, самообладание получается:

1) от творческой сосредоточенности, которая побеждает смущение, отгоняя его,

2) от отсутствия по различным причинам личного свойства поводов к волнениям.

В первом случае творческая сосредоточенность побеждает врага, а во втором – враг сосредоточенности, то есть волнение, отсутствует.

СОВЕРШЕННОЛЕТИЕ ЛЕОНИДОВА И ЮНОСТЬ БАРАНОВСКОЙ

И актер переживает различные возрасты в своем искусстве. И у него есть милое и глупое детство. Он мечется из стороны в сторону и забавляется своим искусством, как ребенок своей жизнью. Потом наступает беспечная юность с ее самоуверенностью, нетерпимостью, мечтами. В это время, как и всякому юноше или девице в жизни, кажется, что он все понял, все познал. Но эти знания кажутся легкими, а мечты выполнимыми. Большая разница – понимать разумом или испытать на деле.

Сего 19 сентября 1908 г. в этом возрасте находится Барановская. Она все понимает, когда ей говорят о психологии творчества, но забывает как раз самое основное, самое важное. Когда ее уличают, она удивляется, как это случилась с ней такая оплошность, раз что она все поняла, и на следующий раз забывает другое, еще более важное. Опасный возраст, который не может правильно понять старческого опыта. Он воспринимает слова опыта механически и часто, не понимая смысла, толкует его превратно и сворачивает с пути – может заблудиться и погибнуть. Среди таких иллюзий опыта и знания проходит юность, увлекаясь не тем, что прекрасно в искусстве, стремясь не к тому, что служит целью художника, догадываясь, но не понимая искусства. Все, что говорит опытный режиссер и учитель, или пролетает мимо, едва задевая молодого артиста, или проглатывается им, как неразжеванная пища, и лежит в нем до поры до времени.

Совершеннолетие, которое сегодня наступило у Леонидова, открывает ему простым фактом тайны искусства и новые настоящие пути. Хорошо, если не поздно принять этот путь. Хорошо, если натура и природа артиста еще не искалечены. Тогда он спасен. Все, что было говорено артисту за его юность, вдруг освещается сознанием и заживает, выплывая из глубины, факты подтверждения теснятся друг около друга, сплетаясь в неразрывную цепь правды – доказательной, убедительной, ощущаемой и сознаваемой. Теперь можно говорить с актером на одинаковом языке, и он понимает суть. Он не забывает того, что важно, хотя, может быть, самостоятельно еще не отыщет этого важного в искусстве. И сегодня только он понял ту простую истину, которую я твердил ему безрезультатно четыре года. Он оценил свой ненужный опыт и увидел новые горизонты для творчества. Вот что я говорил ему:

– Автор пишет слова. Актер из себя создает и переживает образ. В роли актера – направо – написана работа автора, а налево он записывает свою духовную творческую работу. Вот что должен написать в своей тетрадке Леонидов. В каком бы он состоянии ни был, он всегда может себя привести в образ роли и переживать именно его правдиво, а не играть, не представлять то, что бог на душу положит. Один день он играет сильнее, другой – слабее, но всегда тот же образ, те же чувства, и всегда он ими живет, а не подделывается под них.