Письма из Лондона

Она не могла сказать, сколько она там простояла, впившись взглядом в машинку, не отваживаясь присесть и приглядеться внимательнее.

– О, так ты ее нашла? – раздался голос Мэри.

– Да.

– Где ее Беннетт только ни искал!

Руби не ответила. Не могла.

– Ты мне не можешь сказать, что случилось? – спросила Мэри.

– Ты… ты заметила?

– Что произошло между тобой и Беннеттом? Ой-ой, не заметить это было невозможно. Вы только что улыбались друг другу, а в следующую минуту…

– Я виновата. Спросила его, почему он оставил службу в своем полку, и я думаю, он решил, что я в нем разочарована. Но я это не имела в виду. Ни капельки не имела. Я даже не знаю, чем он занимается, как же я могу быть разочарована. А теперь он ушел, и я даже извиниться перед ним не могу или поблагодарить за машинку.

Она потерла глаза, смахнула с лица свои дурацкие, дурацкие слезы. Когда она плакала в последний раз по какому-нибудь поводу?

– Позвони ему. Он сказал Качу, что не уедет до утра. Он, наверное, сейчас дома. Позвони ему домой.

– Я не могу.

– Можешь, – настаивала Мэри. – Жизнь слишком коротка, чтобы оставлять недосказанности. Если ты сделала ему больно, если ты хочешь исправить то, что сделала, позвони ему сейчас. Вот – возьми. – Она протянула Руби лист бумаги с записанным на нем карандашом для рисования музыкальных нот номером телефона.

– Откуда это у тебя?

– Кач только что дал. Мы оба чувствовали, что он тебе может понадобиться.

– Спасибо. Я… я, пожалуй, позвоню ему сейчас.

Телефон находился в нише на первом этаже, когда-то там, вероятно, была кладовка или что-то в этом роде, а теперь стоял столик и табуретка, на случай, если разговор затягивался больше, чем на минуту-другую. Руби быстро, чтобы не успеть передумать, набрала номер Беннетта.

– Чансери 8015.

– Алло? Это Беннетт.

– Это Руби.

Руки у нее дрожали, но ей каким-то образом удавалось говорить ровным голосом.

– Извините, что беспокою вас. Я знаю, что поздно. Я только… Мэри дала мне ваш телефон. Я хотела поблагодарить вас за машинку.

– Не за что, – сказал он ровным, без всяких эмоций, голосом.

– И еще. Я прошу у вас прощения. То, что я наговорила вам сегодня, было лишним. Я не знаю, чем вы занимаетесь, это очевидно, но я абсолютно уверена, вы делаете важную работу. Это не вызывает сомнений, потому что иначе вы бы не занимались тем, чем занимаетесь. И я так, так…

– Руби, – сказал он.

– Да?

– Я тоже прошу у вас прощения. Я… если говорить о моем решении покинуть часть, то это для меня больное место. Если бы я мог сказать больше, я бы сказал. Но пока это невозможно. Я не должен был уходить, не попрощавшись. – Наступила пауза, словно и он тоже нервничал. – Вам понравилась машинка? Это одна из таких разборных моделей. И она должна быть легче вашей прежней.

– Она идеальна. Но, наверно, такая дорогая…

– Не надо об этом. Просто не надо. Я долго искал эту чертову штуковину, так что берите ее. Вы меня поняли? Мне она ни к чему – я так и не выучился печатать. Так что берите, пользуйтесь, а если кончится лента, дайте мне знать. Договорились?

– Да, – ответила она и вдруг обнаружила, что снова способна улыбаться.

– Я, пожалуй, попрощаюсь с вами. Завтра рано вставать.

– Вы позвоните, когда вернетесь в Лондон?

– Да. Спокойной ночи, Руби.

Она положила трубку на рычаг и тихо отправилась в свою комнату, потому что еще не готова была вернуться в гостиную. Машинка стояла на том месте, где она ее оставила. И только теперь, нагнувшись, она увидела записку, которую он напечатал ей.

Руби

с моим почтением

Беннетт

– 15 –

Июль 1941

В этот день на работу опоздали почти все. После многих недель, на протяжении которых небо было чистым, а ночи – спокойными, бомбардировщики вернулись, и, хотя нынешний налет был не так ужасен, как майские бомбардировки, ущерб был нанесен достаточный, чтобы посеять утренний хаос в работе транспорта. Налет стал потрясением для многих, потому что случился, когда все уже решили, что Блиц закончился, хотя правительство и предупреждало всех, что нужно быть начеку.

Бомбардировка продолжалась всю ночь, и сигнал отбоя дали почти что с рассветом, а когда наступило утро, оказалось, что на улицах лежат невзорвавшиеся парашютные бомбы и шипящие зажигалки. Руби пришлось идти обходным маршрутом, чтобы добраться до работы, а, придя на место почти к девяти часам, она обнаружила, что офис пустует. Даже Ивлин, которая каждое утро вставала с рассветом, чтобы успеть добраться из Илинга, и никогда-никогда не опаздывала, позвонила Качу и сказала, что в соседнем саду лежит бомба и она должна дождаться приезда команды разминирования.

Время шло, коллеги приходили один за другим, все, кроме Мэри. Прошел обед, а она так и не появилась.

– Я звонил ей домой, но она не ответила, – озабоченным голосом сказал Кач. – Даже для нее это слишком поздно.

– Может быть, тогда заглянуть к ней домой? – предложила Руби. – Может, ей не по себе, и она не хочет вылезать из кровати, даже чтобы ответить на телефонный звонок. Она говорила вчера, что, кажется, простудилась.

– Да, возможно, что и так. Я зайду к ней.