Читаем Письма к отсутствующему полностью

Это были часы эпохи Второй империи, сделанные из алжирского оникса, украшенные виньетками в духе Кампана,[36] часы с позолоченным ключиком на розовой ленточке, какими торгуют на Итальянском бульваре. Самое что ни на есть изящное, новомодное парижское изделие. Типичные водевильные часики с серебряным звоном, но без малейшего здравого смысла, взбалмошные, с уймой причуд, наобум показывающие время, забывающие отбивать половины, годные только для того, чтобы мсье знал, когда ему отправляться на биржу, а мадам — на любовное свидание.

Война застигла их на летнем отдыхе в Буживале; впрочем, они, казалось, и были созданы для загородных вилл, построенных на фуфу, этих нарядных картонных мухоловок, с мебелью на один сезон, с кружевами и тюлем на светлых шелковых чехлах.

Когда пришли баварцы, часики были вывезены одними из первых, и, право же, надо признать, что пришельцы из-за Рейна — ловкие упаковщики, иначе как бы эти кукольные часики, величиной с голубиное яйцо, проделали путь от Буживаля до Мюнхена среди крупповских пушек и груженных картечью фур, без единого изъяна прибыли на Одеон-плац в лавку редкостей Августа Кана и назавтра уже красовались в витрине свеженькие, игривые, в целости сохранившие обе свои тоненькие черные стрелки, загнутые, как ресницы, и — позолоченный ключик на новой ленточке.

ЗНАМЕНИТЫЙ ПРОФЕССОР ДОКТОР OTTO ФОН ШВАНТАЛЕР

В Мюнхене, где никто еще не видел таких часиков из Буживаля, они произвели фурор; каждый глядел на них с таким же любопытством, как на японские раковины в Зибольдовском музее. Перед лавкой Августа Кана с утра до вечера пыхтели три ряда большущих трубок — честные мюнхенские обыватели таращили глаза и восклицали «Mem Gott», недоумевая, для чего может служить эта удивительная машинка. Иллюстрированные журналы печатали их изображение, во всех витринах появились их фотографии, а знаменитый профессор, доктор Отто фон Шванталер именно в их честь сочинил свой замечательный «Парадокс по поводу часов», философски — юмористический опус на шестистах страницах, где исследуется влияние часов на жизнь народов и логически доказывается, что нация, настолько утратившая разум, чтобы сообразовать свое времяпрепровождение с таким нелепым механизмом, как эти буживальские часики, сама готовит себе гибель, подобно кораблю, который решился бы выйти в море с испорченной бусолью (фраза получилась длинноватая, но я перевел ее дословно).

Немцы все делают основательно, и знаменитый профессор, прежде чем приступить к писанию своего «Парадокса», счел нужным иметь перед глазами предмет оного сочинения, дабы изучить его, обследовав досконально, подобно энтомологу. Поэтому он приобрел часики — таким образом они перекочевали из витрины Августа Кана к знаменитому профессору Отто фон Шванталеру, хранителю Мюнхенской пинакотеки,[37]

члену Академии наук и изящных искусств, в его гостиную на Людвиг — штрассе, 24.

ГОСТИНАЯ ШВАНТАЛЕРОВ

Когда вы входили в гостиную Шванталеров, чопорную и величественную, как конференц-зал, вам прежде всего бросались в глаза часы в античном вкусе из строгого мрамора, с бронзовой Полигимнией и сложнейшим механизмом. Главный циферблат был окружен мелкими циферблатнкамн, которые показывали все на свете — часы, минуты, времена года, равноденствия и даже фазы луны в голубом облаке посреди цоколя. Ход этой грандиозной машины своим шумом наполнял весь дом. Уже снизу было слышно неторопливое, четкое тиканье мощного маятника, как будто размерявшего и дробившего жизнь на равные дольки. Это гулкое тиканье сотрясало секундную стрелку, которая носилась по своему циферблату с лихорадочным усердием паука, знающего цену времени.

Часы отбивали время с мучительной медлительностью, точно школьные часы, и когда раздавался их бой, что — нибудь происходило в семействе Шванталеров. То герр Шванталер с кипой бумаг отправлялся в Пинакотеку, то высокородная фрау Шванталер возвращалась с проповеди, сопутствуемая тремя дочками — тремя долговязыми девицами в воланчиках, похожими на увитые хмелем жерди. А то начинался урок танцев, гимнастики или игры на цитре: открывали крышку клавесина, раскладывали пяльцы, выдвигали на середину гостиниц нотные пюпитры, и все это совершалось так обстоятельно, размеренно и последовательно, что, глядя, как с первым ударом все Шванталеры начинают тормошиться, входят и выходят в распахнутые двери, невольно вспоминалось шествие апостолов вокруг часов на Страсбургской колокольне,[38] и всякий раз думалось, не скроется ли с последним ударом семейство Шванталеров в своих часах.

СТРАННОЕ ВОЗДЕЙСТВИЕ ЧАСИКОВ ИЗ БУЖИВАЛЯ НА ЧЕСТНОЕ МЮНХЕНСКОЕ СЕМЕЙСТВО

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Детективы / Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное