Письма к подруге

Кулешов принял меня хорошо, но снимать отказался. Сразу же сказал, что для его новой картины я не подхожу. В глазах у него при этом явственно читалось: «Вы, милочка, вообще для кино не годитесь». Он смотрел на меня так, как доктор с раввином смотрят на умирающего. У меня от всех этих театральных переживаний порядком расстроились нервы, и я повела себя, как последняя дура. Расплакалась прямо в кабинете у Кулешова, начала жаловаться на жизнь и просила дать мне хоть какую-нибудь рольку. Ты, Фирочка, знаешь, что подобное поведение мне не свойственно. Но тут на меня что-то нашло, случилась такая вот истерика. Кулешов меня успокоил, дал попить водички, а затем очень участливо спросил, умею ли я печатать на машинке. Если умею, то он может устроить меня на Межрабпомфильм, им нужны машинистки. Ты только представь себе эту сцену, достойную чеховского пера! Дура-актриса приходит на киностудию, устраивает там истерику, пытаясь разжалобить режиссера, а тот советует ей идти в машинистки! Прямо хоть сама садись и пиши рассказ. Но мне не хватало еще этой болячки – заняться писательством. Если я когда-нибудь и возьмусь за перо, то только для того, чтобы написать книгу о Павле Леонтьевне. В моей памяти хранятся все ее рассказы о себе. Бывает так, что она что-то забудет, а я сразу подсказываю: «В таком-то году вы там-то играли у того-то…» За это она называет меня «живой энциклопедией русского театра». Вот, вспомнила сейчас и улыбнулась – ну какая же из меня энциклопедия? Улыбнулась в первый раз за много дней.

О таких мелочах, как то, что я чуть было не сломала ногу, когда спускалась по лестнице, я писать не стану. Не сломала – и хорошо, должно же быть в жизни хоть что-то хорошее. Весна в этом году дрянная – сырая, холодная, неуютная. Представляю, как хорошо сейчас у вас в Баку, и завидую тебе. Я вообще тебе часто завидую, потому что ты далека от того мира, в котором живу я. Знаешь, Фирочка, я с момента нашей встречи хотела сказать тебе кое-что, но все никак не находился подходящий момент. А вот сейчас я напишу. Милая моя! Не переживай из-за того, что ты не стала актрисой. Вот честно тебе говорю – не переживай. Актерский хлеб замешан на горчице и только сверху слегка присыпан сахаром. Лизнешь разок – сладко, а в другой раз уже горько. Зрители приходят в театр за праздником, и они видят то, за чем пришли. Спектакль! Аплодисменты! Улыбки! Цветы! Кажется, что вся актерская жизнь – сплошной праздник. Я уже не раз рассказывала тебе, какой это «праздник». Совсем недавно мне аплодировали и даже дарили цветы. А что сейчас? Если кто-то из тех, кто восхищался моей игрой, встретит меня сегодня на улице, то не узнает. Скажет: «Что за лахудра идет?» Меня на днях актер Аркадин[20]

обозвал «лахудрой». В шутку, не желая обидеть, но я все равно обиделась. В театр бегу каждое утро, как сумасшедшая, как нищий на ярмарку. Тороплю Павлу Леонтьевну, не даю ей спокойно выпить чаю. От спешки иной раз забываю причесаться. Написала «как нищий», а ведь я и есть нищая, потому что сижу без ролей. В театр прихожу первой и ухожу последней – вдруг Таирову срочно понадобится актриса на замену, а я тут как тут. Сижу на репетициях (сейчас репетируют мало, только если Таиров что-то меняет в спектаклях из репертуара), часто бываю на уроках Павлы Леонтьевны. Восхищаюсь ее терпением. Она будет сто раз объяснять и показывать одно и то же, пока не убедится, что ученики все поняли. Причем все эти разы будет доброжелательной. У меня бы не хватило терпения.

В театре с недавних пор идет спектакль «Линия огня». Стройка, сознательные и несознательные рабочие, борьба за выполнение производственного плана и т. п. Очень похоже на «Цемент»[21]. Я придумала для себя роль в этой пьесе – неграмотную суеверную бабу, которая говорит несколько смешных реплик. Вспомни портниху Дарью Осиповну, образ я срисовала с нее и назвала ее же именем. Павла Леонтьевна одобрила мою задумку, сказала, что получилось смешно. Теперь ломаю голову над тем, как показать мою Дарью Осиповну Таирову. Нужен удобный момент. Не могу же я заявиться к нему и сказать: «Я тут роль себе придумала, назначьте репетицию». Он крайне щепетилен во всем, что касается сцены, и вдруг я, которая без году неделю провела в труппе, сунусь к нему с таким предложением. Вот если бы зашло обсуждение спектакля, то можно было бы высказать свое мнение, с оговорками высказать, деликатно. «Мне кажется, что в этой сцене…» И будто бы сымпровизировать. Таиров высоко ценит импровизаторские способности, и у него на каждом шагу импровизируют. Дома отрепетируют, а потом выдают за импровизацию. Я попросила Ниночку завести при Таирове разговор про «Линию огня». Ей, как племяннице Алисы Георгиевны, то есть – родственнице, дозволяется высказывать то, что не позволено другим. А если не выйдет, то я приду к Таирову, но разговор начну не с моей Д.О., а с того, что мне неловко есть хлеб даром. Зарплату же мне платят, правда только голую ставку (это немного). А раз платят, так я же должна ее отрабатывать.