Письма к сыну

Хороших итальянских писателей, по-моему, совсем немного. Я говорю об авторах поэтических произведений, ибо в Италии есть очень хорошие историки и превосходные переводчики. Два поэта, которых тебе стоит прочесть – чуть было не сказал, единственные два – это Тассо и Ариосто. "Gierusalemme Liberata"(114) Тассо в общем-то несомненно прелестная поэма, несмотря на то что в ней есть кое-какие низменные мысли, а немало и просто неверных, и Буало правильно считает, что только люди с дурным вкусом могут сравнивать le clinquant du Tasse a l'or de Virgile(115). Образ, которым украшено вступление к его эпической поэме, низок и отвратителен – это образ капризного больного ребенка, которого тошнит, который обманут тем, что в лакомство ему подложили лекарство. Вот эти строки:

Cosi all'egro fanciul porgiamo aspersi

Di soavi licor gli orii del vaso:

Succhi amari ingannato intanto ei beve,

E dall'inganno suo vita riceve.(116)

Однако, каковы бы ни были ее недостатки, поэму эту по справедливости можно назвать прелестной.

Если только фантазии, воображения, выдумки, уменья описывать и т. п. достаточно, чтобы называться поэтом, Ариосто, разумеется – великий поэт. Его "Роланд" – это, правда, смесь истины и вымысла, христианства и язычества, тут и битвы, и любовные похождения, тут чары и великаны, безумные герои и отважные девы – но он очень просто показывает все таким, как оно есть, и не пытается выдать все это за настоящую эпопею или эпическую поэму. Он говорит:

Le Donne, i Cavalier, l'arme, gli amori

Le cortesie, l'audaci imprese, io canto.(117)

Он восхитительно умеет связать воедино отдельные эпизоды; рассуждает он верно, неподражаемо иронизирует и потешается над своими героями и превосходно умеет все описать. Когда Анджелика, после того как она уже объездила полсвета с Роландом, тем не менее утверждает:

… ch'el fior virginal cosi avea salvo

Come selo porto dal matern'alvo(118) автор очень серьезно добавляет:

Forse era ver, ma non pero credibile

A chi del senso suo fosse Signore.(119)

История того, как апостол Иоанн уносит Астольфо на луну, для того, чтобы тот поискал там потерянный Роландом разум, в конце 34-й песни, и о том, как он находит там множество разных потерянных вещей – удачнейшая нелепица, которая, однако, содержит в себе немало смысла. Я советовал бы тебе внимательно прочесть эту поэму. К тому же, не меньше половины всех рассказов, романов и пьес, написанных впоследствии, почерпнуты оттуда.

"Pastor fido"(120) Гуарини – настолько знаменитая вещь, что тебе следует прочесть ее. Но когда ты будешь читать, ты сам увидишь, насколько сообразны с действительностью изображенные там персонажи. Пастухи и пастушки часами, с поистине идиллическим простодушием, ведут между собой философские разговоры, пересыпая свою речь эпиграммами, concetti и каламбурами.

"Аминта" Тассо гораздо более соответствует тому жанру, в котором она была задумана – обыкновенной пасторали. Здесь, правда, пастушки тоже употребляют в разговоре различные concetti(121) и антитезы, но сами они отнюдь не столь возвышенны и отвлеченны, как персонажи в "Pastor fido". Мне думается, что из этих двух пасторалей вторая тебе понравится больше.

Петрарка, на мой взгляд, однообразный, томимый любовью поэт, которым, однако, в Италии не перестают восхищаться. Вместе с тем, какой-нибудь итальянец, ставящий этого поэта не выше, чем я, вероятно, сказал бы, что стихами своими он скорее заслужил право на Лауру, а отнюдь не на лавры, и этот жалкий каламбур был бы сочтен за великолепный образец итальянского остроумия.

Из итальянских прозаиков (речь здесь, разумеется, не идет о прозе ученой) я рекомендовал бы твоему вниманию Макьявелли и Боккаччо; у первого из них сложилась репутация законченного политика; я не стану сейчас пускаться в разговоры о том, как сам отношусь к его нравственным понятиям и политическим взглядам, у второго же – богатое воображение и талант рассказчика, умеющего говорить увлекательно и непринужденно.

Гвиччардини, Бентивольо, Давила и т. п. – превосходные историки и заслуживают самого внимательного чтения. Сама природа истории несколько сдерживает полет итальянской фантазии, уносящий нас очень высоко в новеллах и романах. Полет этот еще более обуздан в переводах, а итальянские переводы классиков выше всяких похвал, в особенности же первые десять переводов, сделанные при папе Льве X, посвященные ему и объединенные под общим названием collana(122). Эта первоначальная соllana была потом продолжена и, если не ошибаюсь, насчитывает сейчас сто десять томов.