Письма к Вере

Следующая поездка без Веры Евсеевны состоялась в апреле 1932-го: Набоков снова отправился в Прагу к родным. Он восхищался маленьким племянником Ростиславом, сыном сестры Ольги Владимировны, но переживал, что родители мало занимаются ребенком. С показавшимся мрачным городом его примирило только перечитывание Флобера, сухой и отрешенный пересмотр собственных ранних стихов и знакомство с коллекцией бабочек в Национальном музее.

Возможно, именно угнетенным состоянием объясняется то, что в письмах 1932 года нет потока ласковых прозвищ, – но установить это в любом случае теперь не представляется возможным.

Их текст доступен нам только в записях, которые Вера Евсеевна надиктовала мне на магнитофон в декабре 1984-го и январе 1985 года. Собирая материал для биографии Набокова, я много лет настойчиво просил ее показать мне письма мужа. Просмотреть их лично она мне так и не позволила, но в конце концов согласилась начитать под запись то, что сочтет уместным. Позднее часть архива Набокова была передана в Нью-Йоркскую публичную библиотеку, в которой ныне хранятся оригиналы его переписки с женой. Но связка, относящаяся к 1932 году, куда-то исчезла (по-видимому, это произошло в конце 1990-х). Судя по тому, что Вера Евсеевна при чтении мне и других посланий последовательно опускала все любовные признания и игривые подробности, письма 1932 года, особенно относящиеся к апрельской поездке, явно тоже были ею либо сокращены, либо сведены к деловому тону.

Письма за октябрь-ноябрь 1932 года тоже дошли до нас в отредактированном Верой Евсеевной виде. Однако, по-видимому, они не так пострадали, как предыдущие, потому что представляют собой хронику набоковского триумфа в Париже, которую его жена была только рада сохранить для потомков. В октябре Набоковы гостили у двоюродного брата Владимира Владимировича Николая и его жены Наталии в Кольбсхайме под Страсбургом. После возвращения Веры Евсеевны в Берлин Набоков провел еще несколько дней в Кольбсхайме, а потом отправился в Париж, где пробыл месяц. Там Сирина горячо приветствовали писатели-эмигранты (Иван Бунин, Владислав Ходасевич, Марк Алданов, Борис Зайцев, Нина Берберова, Николай Евреинов, Андре Левинсон, Александр Куприн и многие другие) и издатели (прежде всего Илья Фондаминский и Владимир Зензинов из «Современных записок») – в большинстве своем все они раньше почти или совсем не были знакомы с ним лично. Многие стали активно заниматься поиском заработков для него, организуя публичные чтения и встречи с руководством французских издательств («Грассе», «Фаяр», «Галлимар»), писателями (Жюлем Сюпервьелем, Габриэлем Марселем, Жаном Поланом) и переводчиками (Дени Рошем, Дусей Эргаз). Потому-то письма Набокова, относящиеся к осени 1932 года, пестрят искусными зарисовками русских и французских литераторов. Он изумлен и восхищен их щедростью по отношению к нему, особенно «милейшим и святым» Фондаминским[29]

, издателем и главным спонсором «Современных записок».

В 1932 году Набоковы переехали на другую берлинскую квартиру, спокойную и доступную им по цене, так как она принадлежала Анне Фейгиной, двоюродной сестре и близкой подруге Веры Евсеевны. В мае 1934 года у них родился сын Дмитрий. Власть Гитлера укреплялась, Вера Евсеевна как еврейка уже не могла работать, а Дмитрия нужно было обеспечивать всем необходимым. Поэтому у супругов были все основания искать немедленного заработка, а также долгосрочных перспектив в другой стране. Беспокоясь о будущем, Набоков сам перевел на английский роман «Отчаяние» и написал первый свой рассказ на французском, «Мадемуазель О». В январе 1936 года он отправился в Брюссель, Антверпен и затем в Париж, где должен был провести ряд литературных чтений как на русском, так и на французском языках, упрочив тем самым свои связи с французским литературным миром. Набоков быстро сдружился с Францом Элленсом, ведущим бельгийским писателем. В Париже он жил у Фондаминского и Зензинова и скоро оказался втянут – сильнее, чем ему того хотелось бы, – в высший свет эмигрантской литературы. Хотя на совместном литературном вечере с Ходасевичем Набоков добился сногсшибательного успеха, рассказ о том, как Бунин силком тянет его ужинать, отчетливо передает это неуютное чувство. Опять же, письма прежде всего посвящены впечатлениям от других писателей, а также энергичным и настойчивым, хотя и безуспешным, попыткам установить нужные деловые связи.